Советские теоретики атеизма первоначально видели в социалистических обрядах лучшее средство решить проблему религии, против которой оказались бессильны и политические репрессии, и административные ограничения, и научно-просветительская работа. Но теоретики видели в обрядах не просто инструмент политической социализации; многие из них расценивали обрядность как феномен, выполняющий важные социальные и духовные задачи, которые до сих пор не смогла решить коммунистическая идеология. Борясь за преодоление религии, они поняли, что людей связывает с религией не только вера, но и эстетические, психологические, эмоциональные, социальные и духовные компоненты религиозного опыта. В результате теоретики атеизма стали считать преобразующую мощь обрядов центральным звеном в формировании атеистического мировоззрения и социалистического образа жизни – и потратили огромные ресурсы на то, чтобы вплести новые обряды в жизнь советского общества.

Но социалистические обряды так никогда и не оправдали возлагавшихся на них ожиданий. Было ясно, что даже когда они приживались как ритуалы – то есть распространялись повсеместно, как в случае социалистической свадьбы, – они все же не смогли стать мощным антирелигиозным оружием. Вместо того чтобы воспитать атеистическую убежденность, они выявили идейную гибкость советских людей. Несмотря на широкое распространение многих социалистических обрядов, пропагандисты атеизма чувствовали, что они проигрывают свою битву с религией. У религии были свои учреждения, подготовленные кадры, понятная идеология, эстетическая привлекательность и устоявшиеся традиции, тогда как атеисты лишь начинали свои эксперименты.

В 1969 г. Владимир Тендряков – самый известный атеист-общественник среди творческой интеллигенции – навлек на себя гнев ЦК КПСС из‐за повести, которую он опубликовал в журнале «Наука и религия». Повесть, озаглавленная «Апостольская командировка», была посвящена духовному кризису советского молодого человека в конце 1960‐х гг.790 Протагонист, чей возраст близится к сорока годам, пишет статьи для научно-популярного журнала и живет с женой и дочкой в отдельной квартире в Москве. Он представляет собой архетип советской городской технической интеллигенции позднего советского периода: молодой, образованный, материально обеспеченный – воплощение советской мечты. Но при этом, как определяет Тендряков, его герой – «духовный инвалид». Протагонист отвергает свои профессиональные, социальные и семейные обязанности и решает покинуть Москву, чтобы пуститься в духовное странствие с неизвестным пунктом назначения. Впервые мы видим героя в очереди за железнодорожным билетом на одном из московских вокзалов. По ходу ожидания он видит идущего по улице паренька-хиппи, у которого к лодыжке привязана консервная банка; люди в очереди называют прохожего «тунеядцем», а протагонист молчит, поскольку у него есть собственная тайна: он стал верующим. Хотя он не выставляет свою тайну напоказ и не привязывает ее к лодыжке, тем не менее он чувствует внутреннее родство с «тунеядцем» и признает его своим духовным «родственником», так как им обоим нет места в официальном советском нарративе. Протагонист из повести Тендрякова воплощает собой самые заветные ценности советского проекта, но отвергает их в пользу воображаемого «другого» по отношению к коммунизму: религии. Он – это новый советский человек, вывернутый наизнанку.

К духовному кризису рассказчика привело осознание, что ему чего-то недостает: трансцендентной нравственной и духовной опоры, чтобы вместить и простить человеческую слабость. Это осознание кристаллизуется после того, как соседка по подъезду Риточка, раздражающая членов домового комитета своей бурной – и постоянно выносимой на публику – личной жизнью, просит рассказчика выступить в ее защиту на близящемся товарищеском суде, где будут разбирать ее аморальное поведение. Вместо того чтобы проявить сочувствие и поддержку, рассказчик ничего не предпринимает, а на следующий день узнает, что Риточка покончила с собой. Рефлексия над собственной моральной трусостью – «Шофера, сбившего ребенка, судят: не успел нажать на тормоз, а мог бы. Мог бы и я затормозить» – доводит молодого человека до духовного кризиса, который в конце концов заставляет его купить билет в один конец из советской жизни791. Любопытно, что именно от Риточки мы узнаем имя рассказчика: Юрий.

Переживаемый Юрием духовный кризис тем не менее имеет более глубокие истоки, чем его роль в несчастливой судьбе Риточки. Кризис начинается, когда рассказчик и его жена, бенефициарии хрущевской кампании жилстроительства, получают собственную отдельную квартиру. Обретенный материальный комфорт, вместо того чтобы принести герою удовлетворение, порождает новые ожидания и дальнейшие неудовлетворенные желания. Рассказчик втягивается в погоню за повседневными нуждами – мебелью, отделкой квартиры, проектами благоустройства жилья, – но он больше не понимает цели этих непрестанных усилий. Ощущая отчужденность и подавленность, Юрий начинает задаваться вопросами о причинах своей духовной опустошенности и задумываться, может ли быть в жизни что-то большее, чем карьерный рост и материальное благополучие.

Поиски смысла приводят Юрия в маленькую деревушку в российской глубинке, где он снимает койку в доме пожилой женщины, у которой единственная отрада в жизни – тоже несчастливой, но на иной лад, – религиозность. Продолжая поиски истины, он вступает в споры и с молодым деревенским священником, и с местной религиозной «фанатичкой» (которая из‐за попытки остановить разрушение сельской церкви в годы сталинской культурной революции провела двадцать лет в лагерях). Юрий проводит дни в колхозе, копая строительные котлованы и пытаясь объяснить озадаченным колхозникам, почему он отверг комфорт советской мечты, чтобы заниматься физическим трудом в глухой деревне. Тот же вопрос он задает самому себе, но не может найти адекватный ответ и через несколько недель возвращается в Москву, осознав, что религия не может дать ответы, которых он ищет.

Возвратив в финале Юрия в лоно советской жизни, Тендряков, на первый взгляд, последовал мастер-нарративу советской коммунистической идеологии, но тем не менее вызвал неодобрение руководства Коммунистической партии. С партийной точки зрения биографическая траектория героя Тендрякова – который совершает путь из города в деревню, от современности к отсталости, от знания к вере, – ставила под вопрос прогрессистские цели советского коммунистического проекта, а финальное возвращение героя к атеизму казалось неправдоподобным. Как было сказано в докладной записке ЦК КПСС, в повести «Апостольская командировка» «атеисты… изображены людьми малопривлекательными; обращение героя повести к религии выглядит более убедительно, чем его возврат к атеизму»792. Вместо того чтобы найти удовлетворение в материальных и духовных посулах советской коммунистической идеологии, протагонист повести Тендрякова обращается к религии793. Да, в конце концов он видит ошибочность своего пути и отвергает религиозные ответы на свои вопросы, но он так и не достигает другого берега: атеистических убеждений.