Итак, все дружно решили, что страна должна стать процветающей и счастливой, как только еще один Стюарт снизойдет до управления ею, и тут пошла неслыханная пальба, запылали костры, зазвонили колокола и шапки полетели в воздух. Тысячи людей прямо на улицах пили за здоровье короля, и все кругом ликовали. Республиканцы утратили свое влияние, а роялисты укрепили, и потекли рекой народные денежки. Пятьдесят тысяч фунтов королю, десять тысяч фунтов его брату герцогу Йоркскому, пять тысяч фунтов его брату герцогу Глостеру. Молебны за любезных всем Стюартов были отслужены во всех церквах, в Голландию (в этой стране неожиданно выяснили, что Карл великий человек, и полюбили его) за ним отправили уполномоченных, и те пригласили его. Монк и вельможи из Кента прибыли в Дувр: они приготовились пасть перед королем на колени, как только он сойдет на берег. Карл обнял и поцеловал Монка, посадил его в карету с собой и братьями, прибыл в Лондон под оглушительные приветствия и двадцать девятого мая 1660 года, в день своего рождения, принял парад в Блэкхите. Великолепные обеды в честь короля были накрыты в шатрах, флаги и гобелены украшали все дома, толпы восторженных людей высыпали на улицы, знать и дворяне в богатых одеждах, торговцы из Сити, отряды милиции, барабанщики, трубачи, великий лорд-мэр и выдающиеся олдермены приветствовали его по дороге в Уайтхолл. Войдя во дворец, король увековечил свое возвращение чуткой, — он сказал, что напрасно так задержался, раз все вокруг желают ему того же, чего он сам себе всегда желал.

Никогда прежде не знала Англия такой разнузданности нравов, как при Карле Втором. Стоит взглянуть на смуглое порочное носатое лицо короля на портрете, и сразу же представляешь себе дворец Уайтхолл, где он, окружив себя отпетыми проходимцами (хотя все они были знатными дамами и господами), пьянствовал, играл, говорил скабрезности и предавался всем грехам, какие только можно себе вообразить. Карла Второго прозвали Веселым Монархом. Попробую обрисовать вам в общих чертах кое-какие веселые события, которые случились в веселые времена, когда этот веселый господин сидел на своем веселом троне в веселой Англии.

Началось веселье, разумеется, с того, что он был объявлен одним из тех величайших, мудрейших и благороднейших королей, что осеняли своим светом сумрачную землю, подобно благословенному солнцу. Следующее веселое и приятное дельце сотворил парламент, смиренно назначивший королю содержание размером в миллион двести тысяч фунтов в год и передав ему по: жизненное право распоряжаться теми самыми пресловутыми корабельными деньгами, из-за которых так долго копья ломали. Затем генерал Монк стал графом Элбэмом, еще несколько роялистов получили подобное вознаграждение и законники стали обдумывать, как поступить с теми людьми (их называли цареубийцами), чьими стараниями предыдущий король стал мучеником. Десять человек, а именно: шестерых судей, одного члена совета, полковника Хакера, еще одного офицера, командовавшего стражей, а также Хью Петерса, священника, неистово проклинавшего мученика в своих проповедях, весело казнили. А чтобы расправиться с ними повеселее, все злодейства, с которыми покончил Кромвель, возродили с неслыханной жестокостью. У несчастных вырывали сердца, пока они еще были живы, поджигали кишки прямо на глазах, палач подшучивал над следующей жертвой, потирая свои грязные руки, обагренные кровью предыдущей. Головы мертвых кидали в повозки, на которых привозили живых к месту страданий. И все-таки даже такому веселому монарху оказалось не под силу заставить хотя бы одного из них покаяться. Напротив, в памяти у всех остались их слова о том, что они поступили бы опять точно так.

Сэра Гарри Вэна, главного обвинителя Страффорда, одного из самых стойких республиканцев, тоже судили, признали виновным и приговорили к казни. Он произнес такую впечатляющую речь в свою защиту, что на эшафоте, выстроенном на Тауэр-Хилле, у него из рук выхватили листки, где он записал то, что хотел сказать людям, а барабанщикам и трубачам, которых теперь всегда ставили рядом, чтобы заглушать голоса цареубийц, приказали бить и трубить во всю мощь. Вэн успел вымолвить: «Только о дурном деле не позволяют сказать умирающему», и храбро ушел из жизни.

За этими веселыми зрелищами последовали другие, еще веселее. В годовщину смерти покойного короля тела Оливера Кромвеля, Айртона и Брэдшоу были вырыты из могил в Вестминстерском аббатстве, перетащены в Тайберн, вывешены там на целый день на виселицах, а затем обезглавлены. Вообразите себе голову Оливера Кромвеля на шесте, выставленную на потеху грубым зевакам, не посмевшим бы даже на мгновение заглянуть в лицо живому протектору! Подумайте, когда прочтете об этом царствовании, какой была Англия при Оливере Кромвеле, которого вынули из могилы, и какой она стала при этом веселом монархе, не раз продававшем страну, как веселый Иуда.

Конечно, останки жены Оливера и его дочерей тоже в покое не оставили, хотя женщины они были совершенно замечательные. Подлые священники, жившие в ту пору, отдали их захороненные в аббатстве тела, и, к позору Англии, которого ей не искупить вовеки, они были сброшены в яму вместе с истлевшими костями Пима и храброго старины Блейка.

Духовенство повело себя так неблагородно, понадеявшись покончить наконец в это царствование с нонконформистами, или диссентерами, и заставить людей довольствоваться одним молитвенником и одним богослужением, независимо от их воззрений. Вот с какой славной стороны показала себя протестантская церковь, которая заменила римскую церковь, потому что народ получил право на собственное мнение в вопросах религии. Но церковников ничто не останавливало, и они утвердили молитвенник, не забыв о тех крайностях, к которым призывал епископ Лод. был также принят акт, запрещавший диссентерам при надлежать к какой бы то ни было корпорации. И, одержав победу, протестантское духовенство стало тоже веселым, как король. Армию к этому времени распустили, короля короновали, так что все теперь должно было наладиться.

Здесь я должен сказать несколько слов о семье короля. Он совсем недолго просидел на троне, когда друг за другом всего за несколько месяцев умерли от оспы его брат герцог Глостер и сестра принцесса Оранская. Еще одна сестра Карла, принцесса Генриетта, вышла замуж за герцога Орлеанского, брата французского короля Людовика Четырнадцатого. Брат его Яков, герцог Йоркский, получил звание лорда Адмиралтейства и постепенно переделался в католика. Человек он был угрюмый, замкнутый и желчный, и, что самое удивительное, влюблялся в самых безобразных женщин в стране. Женился он при весьма сомнительных обстоятельствах на Анне Хайд, дочери лорда Кларендона, в то время — главного королевского министра, который не был чистоплюем и выполнял немало грязной работы в очень грязном дворце. Но теперь пришла пора жениться и самому королю, и разные чужеземные монархи, не задумываясь о характере будущего зятя, стали предлагать ему своих дочерей. Король Португалии предложил свою дочь Екатерину Браганскую и пятьдесят тысяч фунтов, к которым французский король, одобривший это сватовство, был готов добавить ссуду в пятьдесят тысяч. Испанский король предложил на выбор любую из дюжины принцесс и посулил сказочную выгоду. Но лучше синица в руке, чем журавль в небе, и потому Екатерина торжественно прибыла из-за моря на свою веселую свадьбу.