— Согласен...

Вяземский раздражённо подумал, что его согласия никто и не спрашивал, но благоразумно промолчал. Скуратов нынче в такую силу вошёл, что впору Григорием Лукьяновичем с поклоном величать! Рядом с государем ходит, так близко, что лучше лишний раз поклониться да своё уважение высказать...

Иван Васильевич одежду тоже одобрил, но потребовал:

— Это сверху, а внизу чтоб было всё крепко и богато!

— Это как? — осторожно поинтересовался Вяземский.

Похоже, Иван Васильевич и сам, видно, не знал как, но выручил верный Малюта, мгновенно заметив лёгкое замешательство своего хозяина, насмешливо заявил:

— Да как? Вестимо, чтобы кафтаны на беличьем али собольем меху и чтоб золотом шиты были!

Боярин едва сдержался, чтобы не пожать плечами. Иван Васильевич тоже глянул сбоку на помощника чуть недоумённо, но промолчал. Опричники получили вниз кафтаны, расшитые золотом и подбитые беличьим или собольим мехом! А сверху те самые чёрные монашеские одеяния с овчиной, которые принёс Вяземский. На головах шапки, отороченные волчьим мехом. Шапки почти у всех чуть сдвинуты набок, лихо заломлены, отчего вид у стоявших получался залихватский.

На всех первых кафтанов не хватило, но три сотни, облачённые в новые одежды, стояли перед крыльцом государева дворца в Александровской слободе. Скуратов снова и снова окидывал беспокойным взглядом ряды опричников: всё ли ладно, все ли опрятны и готовы? Придраться было не к чему, чёрные ряды образовывали чёрные квадраты. Чем не гвардия?! Почему-то подумалось о царском шурине, куда тут этому Мишке Черкасскому, смог бы он без Малюты Скуратова такую силищу собрать и вышколить за малое время? Только и знает, что зверствовать да нагайкой по спинам своих лупить. Не-ет... Григорий Лукьянович действует осторожней, но так, что, попав в его капкан, уже не вырвешься. Сейчас клятву дадут государю, и пропала их волюшка вольная! И ведь не силком Малюта их заставляет, никто пожаловаться не может, что не своей волей хомут надел, всё добровольно, да ещё и отбор нешуточный выдержали...

Размышления Скуратова прервало появление на крыльце государя. Иван Васильевич вышел в такой же опричной одежде, как остальные. Если это и вызвало недоумение у стоявших навытяжку новых опричников, то никто благоразумно не посмел даже глазом повести. Царица Мария стояла на крыльце вместе с царевичами, бесстрастно разглядывая опричные ряды. «Точно кукла бездушная, — почему-то подумалось Вяземскому. — Чужая царица в Московии, всем чужая... Даже собственному брату Михаилу, что вытянулся, как остальные, в ожидании государя».

По знаку Басманова вперёд выступил всё тот же громкоголосый Путала Михайлов и зычным басом принялся читать клятву опричника. Стоявшие в чёрном парни повторяли вслед за ним:

— Я клянусь быть верным государю и великому князю и его государству, молодым князьям и великой княгине и не буду молчать обо всём дурном, что я знаю, слыхал или услышу, что замышляется тем или другим против царя и его государства, молодых князей и царицы. Я клянусь также не есть и не пить вместе с земщиной и не иметь с ними ничего общего. На этом я целую крест.

Нестройный гомон голосов заставил Вяземского поморщиться, надо было бы заставить выучить клятву, чтоб говорили единым духом. А Малюта не раздумывал, он произносил клятву вместе с остальными, даже чуть опережая дьяка Михайлова, потому как знает текст наизусть, сам придумывал. Иван Васильевич скосил глаза на верного слугу и едва заметно усмехнулся в усы. Григорий Лукьянович словно забыл о присутствии самого государя, так увлёкся клятвой, клялся от души, очи горели. Да, более верного слугу трудно сыскать — решил для себя Иван Васильевич.

Понимал ли Иван Васильевич, какую власть даёт этим вот непросвещённым головорезам? Во что они могут превратить всё Московское царство, получив такую власть? Неизвестно. Для государя в то время не было ничего важнее организации жизни в Александровской слободе как примера для остальных…

В Александровской слободе не одни взрослые, Иван Васильевич постарался забрать с собой и дорогих ему детей. И не одних своих. Государь детей любил и старался о подрастающем поколении заботиться, особо если видел, что ребёнок смышлён и хорош собой. Очень Ивану нравился сын Дмитрия Годунова Борис. Отрок на два года старше царевича Ивана, давно овладел грамотой и счётом, знал Священное Писание, крепок телом и недурен собой. Не отстаёт и сестра Ирина. Девочка развита не по годам, а в учёбе всегда рядом с братцем, потому грамоту разумеет не хуже, а в чём и лучше. На Годуновых положили глаз одновременно и Иван Васильевич, и Григорий Лукьянович, каждый по-своему.

Государь углядел, что смышлёная, добрая Ирина нравится младшему царевичу Фёдору, и она от Фёдора носа не воротит, а ведь немногие выносят его занудство и блаженную улыбку. Есть такие, кто в глаза хвалит, а чуть отвернётся, так насмехаются. Царевич доброты несказанной, умён, но каким-то своим умом, точно просветлённый какой, жить с таким рядом — труда душевного много надобно. Маленькая Ирина не чуралась странного царского сына, подолгу о чём-то с ним беседовала, смеялась. Глядя, как заливаются смехом от своих детских радостей Фёдор и дочь Годунова, царь решил, что лучшей невесты для царевича не сыскать, а потому привечал детей Годуновых больше других.

Государь однажды пообещал:

— Благословлю сей брак!

Знать бы Ивану Васильевичу, кем станет совсем молодой тогда ещё Борис Годунов! Дочь боярина Дмитрия Годунова Ирина станет женой младшего сына государя Фёдора. Сам Борис женится на дочери всесильного к тому времени Григория Лукьяновича Скуратова.

После смерти Ивана Васильевича недолго царствовать будет его младший сын Фёдор Иванович, а править за него Борис Годунов. После смерти Фёдора Ирину по воле её брата венчают на царство, а она, уйдя в монастырь, передаст шапку Мономаха самому Борису Годунову. Царствование Бориса продлится недолго, он умрёт то ли по болезни, то ли будучи отравленным... Москва изберёт нового царя — боярина Василия из рода Шуйских. Но и ему недолго править. На Руси наступали Смутные времена... Затем были поляки в Кремле, Минин и Пожарский и выборы государя из новой династии — Романовых.

Как государь пестовал Ирину Годунову для собственного сына, так Малюта пестовал царских отроков и Бориса Годунова для самого себя. Ненавязчиво старался стать полезным: то посоветует что с лошадиной упряжью, то покажет, как стремя подтянуть, чтобы нога в нём ладно себя чувствовала, то какому приёму хитрому обучит Ивана-младшего, то устроит веселье с Васькой Грязным, чтобы и царевичи посмеялись, и маленькие Годуновы вместе с ними. Жена Григория Лукьяновича только ахала, поняв, куда метит супруг. Если Борис Годунов станет зятем Скуратова, а его сестра Ирина снохой самого государя, то и Малюта вроде родственником Ивану Васильевичу будет... Ох и сладкие то были мысли!..

Но Скуратов и без родства до гробовой доски верен будет государю, даже если тот велит в кипятке свариться, чтобы повеселить, Малюта из кожи варёной вылезет, а царя повеселит. Такой уж он человек, если верен, то до конца!