концу 1969 г. в провинции Хэнань 12 300 кадров из региональных партийных и правительственных структур были отправлены в составе трех отдельных групп в сельские трудовые лагеря [Contemporary China 1990: 607]. В провинции Хубэй, свыше восьми тысяч кадров из региональных правительственных органов были направлены заниматься физической работой на переустроенной под такие цели военной базе [Contemporary China 1991a: 109]. В провинции Гуандун было создано 313 объектов «7 мая», куда оказались направлены 164 600 кадров всех административных уровней. Власти Гуандун в то время планировали сократить правительственный штат в общей сложности более чем на 150 000 кадров [Contemporary China 1991b: 118]. Лишь к 1971 г. эта практика пошла на спад. Трудовые лагеря же работали вплоть до 1972 г.

Зачистка классовых рядов

По мере укрепления властных полномочий комитетов военного контроля «кампания за борьбу, критику и преобразование» была масштабирована в гораздо более крупную и по-драконовски более жестокую охоту на предателей и контрреволюционеров – зачистку классовых рядов. Общенациональная система новоучрежденных революционных комитетов мобилизовалась на поразительные по размаху репрессии. Кампания началась вскоре после завершения формирования революционных комитетов и растянулась до 1969 г.

Чистки проводились двумя различными путями. Первым стали расследования, инициированные в Пекине Центральной следственной группой. Структура была учреждена в 1966 г. для ведения уголовных дел чиновников, ставших потом жертвами чисток в рамках «культурной революции». Через общенациональные расследования, которые координировались группой, прошли почти миллион кадров [Schoenhals 1996: 109]. Совсем недавно смещенные высокопоставленные чиновники были обвинены в тайных антипартийных сговорах. Сговор сам по себе предполагает наличие сторонников, и этих подпольщиков, естественно, надлежало искать в регионах, где официальные лица когда-то работали. Пекинские следователи приказали местным властям проверять всех, кто мог бы проходить по делу их бывших начальников. Местные революционные комитеты не могли игнорировать такие запросы. По всему Китаю развернулась волна дополнительных расследований.

Именно таким образом проводилась кампания по подрыву Народной партии Внутренней Монголии. Все началось с расследования в отношении Уланьфу, руководителя АР Внутренняя Монголия. Чиновник был подвергнут репрессиям еще в самом начале «культурной революции». Весной 1968 г. чистки переросли в движение за выявление и ликвидацию любых признаков влияния Уланьфу. По мере того как революционный комитет множил тома дела Уланьфу о заговоре, чиновник был обвинен в руководстве несуществующей «Новой народной партией Внутренней Монголии», которая будто бы являлась собранием сотрудничавших с Монголией и СССР монголов-сепаратистов. Начались аресты и пытки подозреваемых, в первую очередь этнических монголов, которые часто сознавались в надуманных преступлениях и подвергались дальнейшим истязаниям с целью получения информации о «сообщниках». К марту 1969 г., когда с целью остановить кампанию наконец-то вмешался Пекин, допросам подверглись 790 тысяч человек. Из-за побоев и пыток 120 тысяч из них остались на всю жизнь инвалидами. 22 900 человек были убиты, казнены или покончили жизнь самоубийством [MacFarquhar, Schoenhals 2006: 257–258].

По большей части жертвы чисток никак не были связаны с делами, сфабрикованными Центральной следственной группой. Чаще всего кампания реализовалась через следственные действия, произвольно инициированные в отношении отдельных школ и рабочих ячеек. Кампания приобрела общенациональный размах после того, как деятельность нескольких образцово-показательных структур была описана в программных документах центральных властей, распространенных по всему Китаю с разрешения самого Мао. Общий тон кампании был задан в редакционной статье, опубликованной «Жэньминь жибао» 1 января 1968 г. Она призывала к нейтрализации самых разнообразных врагов и предателей в рядах революционеров для достижения победы пролетариата в классовой борьбе. В конце мая 1968 г. в одном из первых программных документов был расписан ход кампании на печатной фабрике «Синьхуа» в Пекине. Мероприятия проводились комитетом военного контроля при этом предприятии. В эту структуру входили офицеры из военного подразделения, которое осуществляло личную охрану членов Политбюро. Фабрика имела давнюю историю, и кампания была спровоцирована предположением, что среди ее опытных сотрудников – представителей старого общества, которые работали и при националистах, и при японцах, – могли быть люди, замешанные в «крайне сложной, обостренной и жестокой» классовой борьбе. На массовых встречах, в ходе которых выискивали предателей, «разоблачалось» множество контрреволюционеров. Подозреваемых подвергали собраниям критики и борьбы и вынуждали писать признания под предлогом, что снисхождение заслужат только те люди, которые полностью сознаются в своих преступлениях [Ibid.: 254–255].

Для проведения кампании правительственные структуры, конторы, фабрики и школы на местах сформировали следственные группы, которым было поручено собирать доказательства по вменяемым подозреваемым преступлениям. Политические дела людей изучались в поисках свидетельств предшествующих злодеяний. К бывшим начальникам и коллегам подозреваемых поступали запросы на любую инкриминирующую информацию. По всей территории Китая кампания протекала в форме обличений, допросов и признаний. Обвинения зачастую не обеспечивались ничем, кроме подозрения, основанного на личной истории человека или имеющихся у него связей. Обвинения поступали к подозреваемому обычно в виде писем или обращений от вышестоящих структур, или через представителей других органов или районов, которые расследовали иные дела, а также путем публичных или тайных нападок со стороны представителей «народных масс».

После того как кампания расправилась со своими первыми жертвами, основным источником новых обвинений стали комнаты допроса. В лучшем случае такие допросы сопровождались угрозами и травлей. Вина обвиняемых презюмировалась, и при отсутствии «чистосердечного» признания им сулили тяжелые наказания. Вопреки указаниям из Пекина об использовании лишь «допустимых» методов допросов, зачастую имело место физическое насилие, в том числе, как свидетельствуют написанные впоследствии отчеты об эпохе Мао, пытки на грани садизма. Однако допросы не заканчивались признанием жертвы. По определению заговор предполагает участие группы людей. Следующим этапом было требование назвать имена остальных его участников. Если подозреваемый отказывался, то допрос продолжался вплоть до получения этих имен. Названных ожидали те же допросы, те же выколачивания признаний, те же озвучивания имен заговорщиков. Таким образом, нередко кампания охватывала огромное число невинных людей. Поскольку жертвы сознавались фактически в контрреволюции, зачастую их приговаривали к казни. Впрочем, многие погибли в результате пыток в комнатах допросов или вынужденного суицида. Самоубийства были проблемой для следователей, поскольку они считались признанием вины и не давали возможности выудить имена остальных соучастников. В результате следствие часто заходило в тупик. В самом начале кампании такие лица, как Кан Шэн и министр общественной безопасности Се Фучжи, выражали беспокойство в связи с волной самоубийств, сокрушаясь, что суицид препятствует ходу следствия [Ibid.: 255–256].

Чистки в Пекинском университете начались через месяц после введения туда армии. Повстанческие организации ликвидировались, а их лидеры отправлялись на перевоспитание. Следственные группы, игнорируя все события, имевшие место на территории университета за два предшествующих года, инициировали расследования в отношении свыше 900 попавших под подозрение кадров и преподавателей. Жертв не выпускали из кампуса. По результатам изматывающих допросов команда по делам пропаганды всего