за месяц с небольшим пришла к решению, что 542 задержанных являются «врагами народа». К концу года 18 человек покончили с собой. Среди погибших был и один из высокопоставленных партийных деятелей, первыми публично вставших на сторону Не Юаньцзы во время ее первого протеста против руководства вуза. Человека нашли мертвым в университетском плавательном бассейне, это был явный случай самоубийства [Walder 2006: 1044–1045; Wang 2006][187].

Чистки приняли широчайший размах. Существенная часть попавших под каток репрессий людей были представителями социальных групп, по которым ранее уже успела пройтись «культурная революция», – теми, у кого были связи за пределами Китая и кто имел контакты с Гоминьданом или землевладельцев и капиталистов в родословной. Впрочем, столкнуться с кампанией можно было самым различным образом. Членов КПК, прослуживших движению верой и правдой не одно десятилетие, могли в любой момент обвинить в принадлежности к воображаемой шпионской организации. Людей, которые рисковали своими жизнями во время подпольной деятельности КПК в период до 1949 г., обвиняли в том, что их прежние занятия были свидетельством их причастности к шпионажу на стороне националистов. Оказывалось, что люди, ранее активно участвовавшие в межфракционной борьбе в период «культурной революции», «на самом деле» были задействованы в заговорах против Мао и социализма. Лица, которые в приватной обстановке позволяли себе отдельные критические комментарии в адрес Цзян Цин или положительно отзывались о Лю Шаоци и других лидерах, находились под подозрением. Среди главных подозреваемых оказывались и те, кто ранее чем-либо оскорбил назначенных теперь ответственными за проведение кампании людей, высказывался против убийств и пыток или вставал на защиту попавших в опалу партийных руководителей[188]. Террор был связан не только с драконовскими мерами в отношении предполагаемых виновных, но и с высокой степенью непредсказуемости кампании.

Для Шанхая, который в целом обошли стороной затронувшие многие регионы Китая масштабные межфракционные междоусобицы, кампания обернулась серьезными последствиями. Революционный комитет этого города вознамерился провести четко организованную акцию по разоблачению и выставлению тайных классовых врагов у позорного столба. С января 1968 г. по апрель 1969 г. в следственные мероприятия оказались втянутыми 169 тысяч человек. 17 из 20 высокопоставленных партийных и правительственных чиновников Шанхая были объявлены предателями. Бывший мэр и один из его заместителей умерли в заключении. Около 84 % партийных и правительственных чиновников города – более 900 человек – были обвинены или задержаны. 46 из них скончались под стражей. Всего же в результате кампании к концу 1968 г. погибло более 5000 человек – это лишь примерная цифра, основанная на делах, находившихся под непосредственной юрисдикцией профильных ведомств, отвечавших за проведение расследований [Xu 1990].

В провинции Гуандун, которая переживала ожесточенную межфракционную борьбу, усмиренную лишь применением военной силы, кампания обострила все еще теплящиеся разногласия между повстанческими группировками. Конфликт начал принимать все более пугающий оборот. Армия здесь была на стороне «Восточного ветра», в то время как мятежники из «Красного знамени» настойчиво боролись с вооруженными силами до самого конца. Чистки последовали вскоре после того, как в феврале 1968 г. провинция приняла решение по выходу из политического кризиса. Ответом на последние тщетные попытки воспротивиться военному контролю стали репрессии. В массовой резне, которая сопровождала установление мира в сельских районах Гуандун, только за рассматриваемый период погибло более 30 тысяч человек [Contemporary China 1991b: 118].

График 12.2. Число заявленных смертей от кампании, помесячно, 1967–1968 гг. Источник: расчеты исходя из данных в [Walder 2014]

График 12.2 позволяет нам оценить масштабы этих новейших чисток в сравнении с ранними периодами «культурной революции». Репрессии и одновременное вооруженное подавление оппонентов из противоборствующих фракций сформировало смертоносную волну, последствия которой значительно превзошли самые худшие сценарии недавнего прошлого. Пик смертности в августе 1967 г., когда начали массово раздавать оружие с армейских складов, в этом контексте меркнет. На фоне данных за август 1967 г. показатели смертности периода с марта по сентябрь 1968 г. смотрятся ужасающе. В описываемый период месячная смертность была примерно в четыре раза выше, чем в последующие пять месяцев. Наивысшие значения смертности по причине чисток совпадают с цифрами последнего этапа спада деятельности повстанцев, которую мы упоминали при рассмотрении графика 12.1. Из этих цифр становится очевидным, что избранное лекарство от недуга межфракционных столкновений оказалось большей отравой, чем сама болезнь.

Первоначально чистки были направлены на подавление глубоко укоренившихся межфракционных конфликтов за счет переключения внимания на предполагаемых скрытых врагов. При этом неминуемо напрашивается вывод, что кампания вызвала резкую эскалацию напряженности непреднамеренно. Революционные комитеты состояли из людей, выстоявших в революционных событиях предшествующих лет. Члены структур никоим образом не были едины ни по происхождению, ни по жизненным ориентирам. В новых органах власти доминировали армейские офицеры, которые зачастую проявляли подозрительность в отношении лидеров повстанческих фракций. В революционных комитетах руководили также гражданские служащие, некоторые из которых ранее были мишенью повстанцев в ходе «культурной революции». Однако многие из них в целях самосохранения заверили различные повстанческие фракции в своей лояльности, чтобы расширить базу поддержки в преддверии ожидаемого «великого единения». Наконец, в новые органы власти входили отдельные руководители повстанческих фракций, иногда – представители двух глубоко враждебных друг другу движений. В сущности, революционные комитеты и создаваемые ими следственные группы функционировали в условиях нестабильности и взаимного недоверия, а иногда даже плохо скрываемой враждебности.

В такой ситуации в новых исторических условиях чистки обернулись практически инквизицией и охотой на ведьм. Созданные на местах органы власти имели все основания уверовать, что рьяное претворение в жизнь очередной кампании будет восприниматься новым режимом как знак их лояльности. Неспособность реализации кампании со всей тщательностью бросала тень на сами революционные комитеты. Опыт недавнего прошлого давал людям во власти все основания полагать, что если они не будут ревностно осуществлять полученные сверху директивы, то сами могут в любой момент стать жертвами кампании.

Чувство незащищенности среди членов революционных комитетов и специальных следственных групп практически исключало возможность высказаться против наиболее ожесточенных и неистовых «инквизиторов» или ставить под сомнение даже самые неправдоподобные и бессмысленные обвинения. За слова в защиту обвиняемых, попытки смягчить применяемые во время допросов в их отношении меры и усилия ограничить число обвиняемых и допрашиваемых люди рисковали быть заподозренными в симпатиях к врагу, а возможно, и в участии в подпольном заговоре. С момента, когда телесные и психологические пытки стали нормой получения признаний, процесс эскалации кампании уже нельзя было остановить. Допросы и полученные с их помощью имена соучастников практически обеспечивали постоянное возобновление всего процесса: новые обвиняемые, новые допросы, новые пытки, новые имена. Ставить под сомнение достоверность признаний, задаваться вопросом о правдоподобии существования гигантских