А вот о Хессе ничего хорошего он сказать не может. Правда, Нюландер до небес вознес его таланты в телефонном разговоре с каким-то начальником из Европола, но лишь с целью поскорее распрощаться с ним. После раскрытия убийств Хесс ни разу не появился в управлении, и Нюландеру даже пришлось засадить Тули́н и других коллег за отчет о проделанной работе на участках, за которые тот нес ответственность. В общем, его порадовала новость, что этот придурок отправился прочь из Дании. И потому он немало поразился, увидев, что именно Хесс звонит ему на мобильный.

Поначалу, увидев его имя на экране телефона, Нюландер, разумеется, собирался сбросить звонок, но потом сообразил, в чем дело, и принял его. Только что один из сотрудников сообщил, что звонил некий француз из Европола и интересовался, почему Хесс не появился в условленном месте. Правда, Нюландер его не дослушал, посчитав информацию не заслуживающей внимания. Теперь же он представил себе, как Хесс начнет объяснять, почему проморгал рейс на Бухарест, и станет канючить, умоляя Нюландера позвонить в Гаагу и спасти его, придумав какую-нибудь отговорку. Хотя на самом деле Хесс вполне заслуживал, чтобы его вышибли с работы с концами. Обдумывая, каким образом ему избежать возвращения Хесса под свое крыло, Нюландер подносит мобильник к уху.

Три минуты и сорок восемь секунд спустя разговор заканчивается. Продолжительность его с точностью до секунды зафиксирована на дисплее, на который тупо смотрит Нюландер. Перед ним разверзается пропасть. Мозг отказывается воспринимать сказанное Хессом. Хотя в глубине души он понимает, что, скорее всего, тот ничего не выдумывает. Нюландер вдруг с удивлением замечает, что рядом стоит и что-то лепечет сотрудница пресс-службы, затем срывается с места и мчится в отдел, где командует первому попавшемуся на глаза оперу:

– Собирай группу захвата! И свяжи меня с Розой Хартунг! Живо!

В коттеджном районе, где в поисках следов дочери бродит Стиин Хартунг, снова пошел снег, и он промок до нитки. Единственное средство для сугрева хранится у него в маленьких бутылочках, но скоро они закончатся, и он напоминает себе, что надо заехать в магазинчик на Бернсторффсвай. Небыстрым шагом Стиин идет по очередной заметенной снегом садовой дорожке. По обеим сторонам от нее выставлены подготовленные к Хеллоуину припорошенные снегом тыквы. Он нажимает кнопку еще одного звонка. В ожидании ответа оглядывается на свои следы на белом покрывале и рассматривает крупные снежинки, хаотично крутящиеся среди домов, словно внутри огромной снежной сферы. Где-то ему открывают, где-то нет, и долгое ожидание подсказывает, что эта дверь не откроется для него никогда. Уже повернувшись и сделав шаг вниз по ступеням крыльца, он вдруг слышит звук отпираемого замка. Глаза открывшего ему дверь мужчины кажутся знакомыми. Стиин его не знает, но вроде бы как узнаёт. Впрочем, он устал, он уже несколько часов безрезультатно бродит по кварталу, и у него уже больше не осталось сил верить своим глазам. Он начинает осознавать, что поиски его имеют целью лишь одно – утишить все никак не проходящую боль. Стиин изучает карты и схемы, звонит в двери чужих домов, но в глубине души уже чувствует, что все это напрасно.

Открывшему дверь мужчине он сбивчиво объясняет цель своего визита. Рассказав о ситуации в целом, выражает надежду, что хозяин дома может вспомнить хоть что-нибудь из произошедшего во второй половине дня восемнадцатого октября прошлого года, когда его дочь предположительно проезжала на велосипеде по этой улице. Стиин показывает фото дочери, намокшее от попавших на него снежинок, так что на лице появились разводы, словно по нему размазалась тушь для ресниц. Он еще не успевает договорить, а мужчина уже отрицательно покачивает головой. Выждав мгновение, Стиин снова пытается объясниться, но хозяин дома вновь качает головой и собирается закрыть дверь.

Стиин уже не может держать себя в руках.

– По-моему, я видел вас раньше. Кто вы? Я уверен, что видел вас!

В голосе Стиина звучит недоверие, будто он узнал в собеседнике подозреваемого. Хартунг ставит ногу на порог, чтобы хозяину не удалось захлопнуть дверь.

– И я помню вас, и это, блин, не так уж удивительно. Вы же в прошлый понедельник заходили и задавали ровно те же вопросы, что и сейчас.

Миг – и до Стиина доходит, что мужчина прав. Сгорая со стыда, он просит прощения, в полном смятении спускается по ступенькам и идет к дороге. Слышит, как хозяин дома спрашивает, всё ли с ним в порядке, но не удостаивает его ответом. Чуть ли не бегом пробирается сквозь снежные вихри и останавливается только в конце дорожки у машины, где, подскользнувшись, опирается рукой на капот, чтобы не грохнуться наземь. Жалкий дурак, думает он о себе, так тебе и надо, нечего цепляться за прошлое. Стиин садится за руль, его сотрясают рыдания. Он сидит в темноте в припорошенном снегом автомобиле, рыдая, точно дитя, и едва ощущая вибрацию мобильника во внутреннем кармане. Решив, что это Густав, достает телефон, видит массу пропущенных вызовов, и его охватывает страх. Но, оказывается, звонит не Густав, а домработница, и Стиин уже готов прервать разговор, не говоря ни слова. Однако Элис сообщает, что ему надо немедленно разыскать Розу, потому что случилась беда. Понять, о чем речь, он не может, но слова «каштановые человечки» и «полиция» заставляют его с головой окунуться в новый кошмар.

Три машины спецназа с ревущими сиренами пролагают себе путь в пробке на черной слякотной мостовой Обульвара. Нюландер сидит в одном из следующих за ними автомобилей и весь путь из центра до указанного адреса старается найти доводы, опровергающие версию Хесса, на которой тот настаивал в телефонном разговоре. Нюландер получил сброшенную ему Хессом на телефон фотографию класса и всю дорогу не отрывает от нее взгляда. Хотя он и узнает лицо стоящего крайним слева мальчика, но все никак не может поверить в правоту Хесса.

На некотором расстоянии от цели сирены вырубают, чтобы ненароком не спугнуть подозреваемого. Подъехав к входу в здание экспертно-криминалистического отдела, отряд распределяется согласно разработанному плану. В течение сорока пяти секунд полицейские окружают здание в форме улья. Любопытствующие уже выглядывают из окон, а Нюландер сквозь снежную пелену идет к главному входу, где все выглядит как обычно. В дежурке звучит приглушенная музыка, коллеги обмениваются планами на уик-энд через стойку, на которой красуется корзина с фруктами. Источающая лимонный запах дежурная с готовностью сообщает, что Генц проводит срочное совещание у себя в лаборатории. Услышав ее, Нюландер костерит себя на чем свет стоит за то, что поверил Хессу и забил тревогу. В нарушение правил внутреннего распорядка он проходит мимо ящика с выложенными для посетителей по случаю снегопада голубыми бахилами и вместе с тремя оперативниками, под любопытствующими взглядами сидящих за рабочими столами в стеклянных клетках экспертов, направляется в лабораторию. Нюландер часто бывал в этом огромном помещении, когда желал самолично убедиться в том, что доказательный материал соответствует предъявленному в отчетах или в телефонных переговорах.

Однако в лаборатории пусто. Как и в прилегающем к ней личном кабинете Генца. Что успокаивает, так это обстановка и в том, и в другом помещении – везде чисто и убрано, и лишь пластиковая чашка с остатками кофе мирно стоит на столе перед большим экраном.