— А то! — фальцетом протянул чиграш. — Это кто же от угощения-то откажется?

— Хозяйка! — громко позвал Кирьян.

— Что, милый? — подбежала Валька.

— Не обидь моего гостя, плесни ему в кружку.

Сявка высоко поднял кружку, оглядел стол и произнес не по-мальчишески солидно:

— За вас, жиганы!

Неторопливыми крупными глотками осушил кружку до самого донышка.

Жиганы за столом одобрительно закрякали:

— Посмотри, какая смена растет!

— В три глотка кружку уделал.

— Подрастай побыстрее, мы тебя в жиганы возьмем!

— Жиганы, а может, ему бабу под бок подложить? — весело предложил Кирьян.

— Да он ее так же быстро отпихает, как и водку выпил! — расхохотались за столом.

— А может, мы ему нашу Валеньку предложим? — Кто-то из жиганов шутейно шлепнул хозяйку по тощему заду. — Она ведь у нас баба на выданье.

— Отстань, шаловливый! — вяло отмахнулась та. Но по тону, с каким она ощерила рот, было видно, что шутка пришлась ей по сердцу. Стрельнула игриво глазками на предполагаемого кавалера и с подобающей серьезностью ответила: — Тоже мне сосватали!.. Да у него еще корень с ноготок.

Жиганы за столом дружно расхохотались.

— Это у меня-то! — не на шутку оскорбился паренек. — Да ежели хочешь знать, у меня баб целая дюжина перебывала! — похвастался он. — И ни одна из них еще на корень не жаловалась. Как впарю до ушей, они визжат от удовольствия!

Не удержался даже Кирьян, негромко расхохотавшись.

— А первая баба когда у тебя была? — погасив улыбку, серьезно спросил он.

— Первая-то… — призадумался Сявка и поскреб грязным ногтем под носом. — Дай-ка вспомнить-то… Ох, давно это было! Дуню с Пушкарева переулка знаешь? — поинтересовался чиграш.

— Кто такую гарную дивчину не знает! — в тон ему отвечал жиган. — Правда, говорят, с муженьком ей не повезло.

— Это точно! — заулыбался чиграш. — Мы-то с пацанами часто к нему наведывались с бутылкой самогона. Он стакан выжрет — и в отрубах! — Чиграш махнул рукой. — А мы его женушку начинаем по очереди пялить. Вот она моя первая баба и была. Молодой я тогда был, — протянул он. — В то время куда угодно готов был сунуть. А теперь только с разбором.

Жиганы хохотали долго, вытирая кулаками брызнувшие слезы.

— А сейчас кто у тебя?

— Варька Капустница, — гордо отвечал Сявка.

— Значит, она по-прежнему по молодняку специализируется? — не унимались жиганы.

— Ладно, кончай базар, — неожиданно оборвал разговор Кирьян. — С чем пришел?

— Прав ты был, Кирьян, насчет магазина-то, — мотнул Сявка головой. — Если хочешь, могу еще покараулить.

— А я всегда прав, — усмехнулся жиган. — Караулить больше не надо. И так все ясно, как божий день. На вот, возьми на хавку, а может быть, еще и на бабульку какую-нибудь хватит, — задорно подмигнул жиган, сунув ему горсть монет.

Чиграш без интереса осмотрел вознаграждение, а потом брезгливо поморщился:

— Что я тебе, мелочовщик, что ли? Сявка только по-крупному работает! — Его слова вызвали очередной приступ хохота. — Ладно, как-нибудь потом рассчитаемся. Ну да я пошел, а то у меня в башке тяжеляк капитальный. Кажись, крепко окосел, — и, не прощаясь, затопал к выходу.

Кирьян посмотрел на Макея, угрюмо молчавшего весь вечер. Молодой жиган сосредоточенно подливал себе самогонки стакан за стаканом. Однако совершенно не пьянел, лишь лицо все более покрывалось пунцовой краской.

— Что-то я тебя не узнаю, Макей. Может, случилось чего? Поделись… Все-таки я тебе не чужой, может быть, что-то и придумали бы сообща.

Нервным коротким движением Макей отодвинул стакан с самогонкой.

— Я у тебя давно спросить хотел, Кирьян…

Пахан усмехнулся:

— Ну, чего же телишься… Спрашивай!

— Ты ведь с отцом в одном лагере чалился?

Кирьян нахмурился, откинулся на спинку стула и спросил:

— И что с того?

— А то, Кирьян, что люди о тебе разные вещи говорят.

Кирьян широко улыбнулся:

— Что-то я тебя не понимаю, Макей. — Он смерил долгим взглядом притихших жиганов и спросил: — К чему ты клонишь-то? Руби сразу, безо всяких этих политесов. Не люблю я гнилых заходов.

— Говорят, что ты под уркачами ходил.

— А-а, вот ты о чем… Было дело, — не сразу отозвался Кирьян. — Только ведь я этого и не скрывал никогда. Тогда многие жиганы под уркачами ходили. И, кстати, твой батяня тоже. А иначе бы нам тогда не выжить, — честно признался Кирьян, — перерезали бы нас всех темной ноченькой, вот и все.

— А у тебя не осталось… что-нибудь от отца?

Кирьян посуровел.

— Тяжелый разговор ты затеял, скажу я тебе. Ну да ладно, что с тобой сделаешь. — Жиган расстегнул рубаху. — Крест видишь?

— Вижу.

— Твоего батяни крест. Он мне перед смертью его отдал. Его ведь кто-то из уркачей уделал. Вот такие дела… Я ведь над его телом поклялся, пока не найду гада, так до тех самых пор не сниму с шеи распятие!

Рука Макея потянулась к стакану. Однако пить он не стал, отодвинул стакан в сторону и произнес:

— А чем докажешь, что это крест отца?

— Я не знаю, к чему ты клонишь, Макей. Свидетелей того, как он крест мне передавал, в живых уже никого не осталось… Времена-то суровые. Но если не веришь, то на перекладине буковки нацарапаны. Взгляни!

Кирьян бережно приподнял крест. Шнурок — обыкновенный, засаленный, вот только крест на нем особенный, знатной и очень тонкой работы. А в основании перекладины два бриллиантовых камешка.

— Где? — коснулся Макей пальцами распятия.

— А ты с другой стороны глянь.

Макей перевернул крест. В самой середине ровной старославянской вязью были выгравировано «Р» и «П», — Роман Пономарев.

Крест лежал в середине ладони, и тонкий шнур, зацепившись за большой палец, изогнулся в плавную дугу.

— Дай мне этот крест.

В голосе не мольба, скорее требование.

Жиганы за столом примолкли и с интересом посматривали на Кирьяна.

— Ты хочешь, чтобы я нарушил клятву, которую дал твоему отцу? — неожиданно мягко спросил Кирьян.

— Дай мне этот крест… Прошу тебя!

Да, это было больше требование, чем просьба.

Секунду Кирьян колебался. А потом кивнул:

— Бери… Чего ты на меня так смотришь? Ты хочешь еще что-то сказать?

— С чего ты это взял? — бережно уложил крест в карман Макей.