Я киваю. Желание спастись от Ангуса Хайнса мне понятно, его можно не объяснять. Обернувшись, я увидела его – он стоял позади меня в дверях моей квартиры.

Кстати, где он? Что он так долго делает наверху?

– Я не могла вынести вместе с ним под одной крышей даже дня, – говорит Рей – Мне было страшно находиться с ним рядом. Это был не мой муж, не тот человек, которое я когда-то любила. По сравнению с жутким созданием, в которого он превратился, жизнь в тюремной камере представлялась мне раем. По крайней мере, в тюрьме никто не попытается меня убить. Во мне же с каждым днем крепла уверенность, что именно это и задумал Ангус. Таким безумцем он мне казался.

– И ты нарочно солгала присяжным, чтобы они подумали, что твоим словам нет доверия.

– Да, чтобы они решили, что я лгу. Я знала, что как только они так подумают, вердикт «виновна» мне обеспечен. Я хочу, чтобы ты поняла: мне было все равно, где жить. Я уже потеряла все: мужа, двоих детей, свой дом, так как жизнь в нем превратилась для меня в ад… Я не могла там дышать, не могла спать, не могла есть. Я была уверена, что по сравнению с этим тюрьма покажется мне санаторием. Так оно и было. Честное слово. Мне не нужно было никого бояться, за мной никто не следил. Я могла проводить все мое время, делая то единственное, что мне хотелось делать. Тихо думать о Марселле и Натаниэле. Тихо тосковать по ним.

– Но ведь ты убедила окружающих, что это ты убила их. Разве это тебе не мешало?

Рей странно смотрит на меня, как будто я ляпнула несусветную глупость.

– С какой стати? Я знала правду. Троих людей, которые для меня что-то значили, больше не было. Марселла и Натаниэль мертвы, а тот Ангус, которого я любила… он как будто умер вместе с ними.

– То есть, когда ты обнаружила Натаниэля, по твоим словам, ты не заставляла патронажную сестру ждать под дверью, а сразу впустила ее в дом.

– Я прекрасно знала, что это не так. Я заставила ее ждать на пороге самое малое минут десять, как она и сказала в суде.

– Но почему?

Рей тянет с ответом, а потом произносит сдавленным шепотом:

– Потому что Натаниэль был мертв. Я знала, что патронажная сестра это сразу увидит и скажет об этом вслух. Я же не хотела, чтобы он был мертвым. Чем дольше я не пускала ее, тем дольше могла притворяться, будто он жив.

– Может, сделаем перерыв? – спрашиваю я.

– Нет, лучше давай продолжим, – отвечает она и подается к камере. – Ангус спустится сюда с минуты на минуту. Надеюсь, что разговор о том, что тогда произошло, станет началом его выздоровления. В тюрьме я прошла курс психотерапии. Ангус же никому не рассказывал о том, что у него внутри. Раньше он был к этому не готов, а теперь созрел. Именно поэтому эта документальная лента так важна. Не только для того, чтобы все рассказать и объяснить… – Рей кладет руки на живот.

Ребенок. Вот с кем она разговаривает – не со мной, и не со зрителями, а со своим ребенком. Этот фильм – ее дар ему, их семейная история.

– Ангус тоже лгал, – говорит Рей. – Когда меня признали виновной, он заявил журналистам, что принял решение еще до того, как услышал вердикт. Мол, он поверит присяжным, что бы те ни сказали, виновна я или невинна. Я знала, что это ложь. И ему это было известно. Он на расстоянии издевался надо мной, намекал на свое презрение к необразованным присяжным, напоминал про свое обещание когда-нибудь собственными силами узнать правду, виновна я или нет. Он знал: я пойму его намек, скрытый за словами официального интервью. Но, пока я оставалась в тюрьме, я могла его не бояться.

– Он навещал тебя?

– Я отказывалась его видеть. Я была так напугана, что, когда Лори Натрасс и Хелен Ярдли заинтересовались мной, мне хотелось одного: чтобы они оставили меня в покое. Потребовался не один сеанс психотерапии, чтобы убедить меня: раз я не убийца, то мне не место в тюрьме.

– Но если тебе хотелось на долгие годы попасть за решетку, почему ты не созналась в убийстве?

– Потому что я была невиновна, – вздыхает Рей. – Пока я твердо стояла на том, что не убивала ни Марселлу, ни Натаниэля, я оставалась их матерью. Люди могли поверить мне. Стоило мне сказать, что да, я убила своих детей, тем самым я предала бы память о них, как будто в какой-то момент действительно пожелала их смерти. Мне ничего не стоило солгать о других вещах, но, стоя перед судом, будучи приведенной к присяге, сказать, что я убила моих дорогих детей, – только не это! К тому же такое признание вряд ли пошло бы мне на пользу. Возможно, приговор был бы не столь суров: убийство по неосторожности – не умышленное убийство. Возможно, уже лет через пять, если не меньше, я бы вышла на свободу. Но тогда мне вновь пришлось бы иметь дело с Ангусом.

– Но ведь когда ты вышла на свободу, после того, как съехала из отеля, ты все равно вернулась к нему в Ноттинг-Хилл. Или ты больше его не боялась?

Рей кивает.

– Еще больше я боялась прожить остаток жизни в страхе. Что бы там ни замыслил в отношении меня Ангус, пусть это поскорее осуществится, думала я. Когда он открыл дверь и впустил меня в дом, скажу честно, я подумала, что живой мне больше отсюда не выйти.

– Ты думала, что он убьет тебя, – и все равно вернулась к нему?

– Я любила его. – Рей пожимает плечами. – Вернее, когда-то я любила его, и до сих пор любила его прежнего. А еще я была ему нужна. Он сошел с ума и сам не понимал, что без меня ему никак. Но я знала. Я была единственной в целом мире, кто любил Марселлу и Натаниэля так же сильно, как и он. Как же ему без меня? Да, я думала, что он может меня убить. Его слова постоянно крутились у меня в голове: что когда-нибудь он выяснит, виновна я или нет. Но как он это выяснит, если не поверил ни мне, ни присяжным? Я могла представить себе лишь одно: как он сообщит мне, что меня ждет смерть, поскольку ничего другого я не заслуживаю. Может, в конце концов я сознаюсь, если, конечно, мне есть в чем сознаваться… Может, он вознамерился пытать меня или… – Она качает головой. – В голову лезут самые жуткие вещи, но я должна была выяснить. Я хотела узнать, какие планы он вынашивает.

– И?.. Он пытался тебя убить? – Я слышу, как скрипнула дверь.

– Нет, я не пытался, – говорит Ангус.

– Нет, не пытался, – эхом вторит ему Рей. – Будем считать, что мне повезло. Ведь если б он попытался, его попытка увенчалась бы успехом.

Нет. Это неверный ответ. Он наверняка пытался. Должен был, потому что… В моей голове раздается щелчок: карточки. Шестнадцать чисел. И фотографии. Рука Хелен Ярдли. Я поворачиваюсь к Ангусу.

– Сядь рядом с Рей и, когда будешь говорить, смотри в камеру, а не на меня, – говорю я ему. – Зачем ты прислал мне эти списки, имена тех, против кого Джудит Даффи давала показания в уголовном и семейном судах?

Он хмурится, явно недовольный тем, что я перескакиваю с темы на тему.

– Я думал, мы говорим о том, что было, когда Рей вернулась домой.