В один из дней Владилен проснулся с легкой головой. Дверь открылась больше чем наполовину – брызнул свет, снег таял, наступила весна. Владилен огляделся, втянул пахучий воздух, тряхнул головой и скинул пропотевший свитер. Обтираясь колючим еще снегом, Владилен фыркал и шипел от удовольствия. Муть в мозгу осела, мир понемногу прояснился. Владилен сделал несколько приседаний, оделся и, захватив под мышку костюм медведя, двинул на Арбат.

По офонаревшему в перестроечные времена Арбату ходил праздный люд. Кто-то приценивался к сувенирам, кто-то позировал художникам, другие слушали дворовых музыкантов. Владилен остановился у одного дуэта – гитарист и бас-гитарист, – он знал этих ребят. Парень с соло-гитарой и в шляпе, певший негромко, но душевно, лучшее из русского рока, – это был Гена. Гена всегда выступал в одной и той же потрепанной шляпе, говорил, она приносит удачу. Они познакомились в прошлом году, когда Владилен остался последним из публики. Он тогда вместо денег положил в кофр две бутылки пива, купленные на опохмелку. Пивко пришлось кстати, Гена тоже был с бодуна. Разговорились. Гена тоже пострадал от бабы, но по-своему. Как истый художник, Гена не знал меры в любви. Он влюбился сразу и бесповоротно в одну девушку, остановившуюся его послушать. Гена мнгновенно забыл про жену и двух почти взрослых детей, живших в Подольске. Он буквально вымолил у пассии номер мобильного телефона и прыгнул в омут. Девушка оказалась не только обеспеченной – дочерью какого-то дельца, но и сметливой. Генины ухаживания были оценены – с материальной стороны, от него потребовалась красивая и веселая жизнь. Гена тайком от жены заложил квартиру в Подольске. Они гуляли в лучших ресторанах, он покупал ей бриллианты и катал в ночные клубы на лимузинах. В этот период старая шляпа валялась дома. Кредита хватило на полгода, потом Гену зажали. Он выкрутился, семья переехала в две комнаты в коммуналке, но уже без него, жена пригрозила уголовным делом – без ее согласия закладывать недвижимость было нельзя. Гена сунулся к предмету обожания, но там страсть в кредит выдавать никто не собирался. Гена оказался один, на улице, у него в отличие от Владилена не было даже гаража. Голый почти в буквальном смысле – все личные вещи бывшая жена выбросила на помойку. Остались только шляпа и ремесло – хватало на аренду комнаты в коммуналке на окраине. По этому поводу Гена философски говорил, что лучше один раз побывать на вершине любви и упасть в пропасть, чем всю жизнь пастись коровой в низине.

Из стаи сбоку выскочила какая-то размалеванная девица с черными обводами у глаз и пирсингом на губах, подошла, пританцовывая, к басисту и начала извиваться, стараясь стукнуться своей задницей в его. Потом она стала приседать, эротично проводя рукой по его ноге. Басиста звали Сергей. Он неодобрительно косил на девку, но ноги не убирал. Почитательница запустила руку в пах, публика одобрительно заулюлюкала. Сергей сделал пару шагов в сторону, и готка отстала и вернулась к своим. Сергей был много старше Гены, седой и мудрый. Не сделал в свое время никаких глупостей, кроме одной – плюнул в харю председателю худсовета. В советские времена это означало немедленную подпольную славу среди музыкантов и официальное забвение. К тому же на каком-то сборном концерте Сергей умудрился повздорить с Кобзоном. Это было круче, чем с худсоветчиком, и, соответственно, многопоследственнее. Причины у всех разные, результат один – улица. Владилен не раз и не два выпивал с ними после их концертов прямо здесь, на улице. У покореженных жизнью всегда есть, о чем поговорить за бутылкой, еще больше – о чем помолчать. Владилен приветственно помахал рукой, Гена посмотрел на него, но почему-то даже не кивнул, хотя песня кончилась. Серега слушал вновь подошедшую готку и кивал головой – наверное, договаривались об интимной встрече. Такие девушки платят за все не деньгами. Владилен пожал плечами и пошел дальше.

К его удивлению, на месте его ресторана теперь был магазин «Меха». Через витрину Владилен смотрел на девиц, кутающихся перед зеркалами в пышные шубы, и их спутников, лоснящихся господ, вальяжно кивающих продавщицам.

Первое, что пришло на ум: не надо сдавать шкуру. Владилен усмехнулся: получалось, что мишка – его трофей, можно сказать, шуба. Еще подумалось – ничто не вечно, даже рестораны, вернее, особенно рестораны, где наливали и кормили как своего. Владилен всмотрелся в витрину по-другому – на него глядел худой старик с седой бородой и неопрятными седыми космами. Владилен понял, почему Гена не поздоровался, – узнать его было просто невозможно. Это был уже не Владилен, какой-то другой человек, из дальних, неизведанных краев, из лесных трущоб, партизан, старовер, леший.

«Да, именно леший, – подумал Владилен, – но что же делать-то? И ни одного телефона нету – ни Коляна, ни кого из официантов».

Из дверей выглянул хмуролобый охранник, и Владилен отошел от стекла. Подумав с минуту, Владилен начал влезать в медвежью шкуру. Не узнают по лицу, узнáют по морде, думал Владилен, напяливая мишкину голову. Бродячие музыканты могли бы хоть немного покормить и наверняка налить стакан. Может, удастся и в долю войти – а что, медвежья подтанцовка, такого здесь еще не было. Владилен помахал руками-лапами. Шкура за зиму как-то ссохлась, села и давила в подмышках и в паху. Владилен пару раз присел, подпрыгнул – вроде притерлось.

– Ма, смотри, какой медведь уматный, – раздался звонкий голосок за спиной, – ну точно, как тот в цирке, помнишь, куда мы с дядь Сашей на мой день рождения ходили, когда еще ТОТ у нас жил?

Владилен замер, потом резко обернулся – перед ним стояла его дочь, его кровинушка, его Масик и показывала на него пальцем. Рядом облизывала мороженое бывшая жена. В другой руке она держала пару больших картонных пакетов, какие выдают в фирменных магазинах одежды.

– Смотри, медведь выполняет «замри», мам, ну глянь, правда ж, что цирковой и облезлый – видно тож линька! – засмеялась дочка.

Медведь очнулся, сделал поклон и протянул лапу девочке.

– Ой, здорово! Мама, ничего, если с ним поздоровоюсь?

Женщина со вздохом кивнула – видно, дочка уже не раз ее отвлекала от шопинг-маршрута. Девочка сделала осторожный шаг и вложила свою ладошку в большую кожаную лапу. Медведь вдруг потянул на себя и взял девочку на руки.

– Эй! – всполошилась женщина.

Девочка, однако, совсем не испугалась и погладила медведя по голове. Медведь осторожно покрутился на месте, словно танцуя с ребенком на руках, потом опустил ее на землю, встал на четвереньки и, словно большой кот, потерся головой о девчачью шубку. Так они часто играли в детстве – он был тигром или львом, Масик была укротительницей.

– Хороший миша, очень хороший. – Девочка снова погладила медведя по голове.

– Ну хватит уже. – Бывшая жена бросила мороженое, получилось – под медвежью морду и потянула девочку за собой. – Он какой-то непромытый. Пошли, темнеет уже.

Девочка еще пару раз оборачивалась – медведь стоял уже в полный рост и махал лапой ей вслед. Если бы она была рядом, то услышала, что медведь еще и говорящий.

– Папа тебя любит, папа тебя очень любит, папа тебя любит больше всех на свете, – все тише и тише говорил медведь.