Со своим этапом реализма или неореализма Маркес-то, конечно, распрощался, однако волею судьбы он теперь был крепко повязан с Кубой, а кубинский режим, стимулировавший воображение многих писателей и интеллектуалов Латинской Америки, как это ни парадоксально, доказывал необходимость произведений в стиле соцреализма — литературного жанра, в котором теперь уже не мог творить Гарсиа Маркес. Лишь после того, как он увидит ободряющий пример других латиноамериканских писателей, опубликовавших романы, основанные на мифах и магии, он сумеет создать собственное произведение, полностью игнорирующее, по сути отвергающее, принципы социалистического реализма. И следующие несколько лет его профессиональная деятельность будет во многом обусловлена чисто биографическими факторами — переездами с места на место, необходимостью содержать жену и ребенка и прочими бытовыми обстоятельствами. Ему придется на время оставить писательский труд, потому что теперь он не мог позволить себе роскоши голодать, отвечая на зов вдохновения, когда бы и где бы оно его ни посетило. Посему «Великая Мама», похоже, долго будет знаменовать просто конец его реалистического этапа (или, какое-то время, конец его писательской карьеры); лишь гораздо позже этот рассказ расценят как веху, поворотный момент, положивший начало зрелому периоду его творчества.

В действительности в том, что касается его литературной деятельности, к середине 1960-х гг. Маркес оказался не у дел. Он даже подумывал вернуться в Барранкилью и вместе с Альваро Сепедой попробовать себя в области кинематографа, если с работой на благо кубинской революции ничего не выйдет[654]. В один из своих визитов в Барранкилью он встретился с представителем делегации медельинских кинематографистов Альберто Агирре. В отеле «Прадо» они ждали Септу, который должен был прийти к ним с предложением о создании национальной организации кинематографистов, но так и не явился. За обедом Гарсиа Маркес мимоходом упомянул, что из Боготы ему позвонила Мерседес и сказала, что им нужно 600 песо на оплату коммунальных услуг. Агирре, юрист и редактор, был в восторге от повести «Полковнику никто не пишет», когда Mito опубликовала ее двумя годами ранее. В конце обеда он предложил переиздать это произведение. Гарсиа Маркес сказал: «Это безумие. Ты же знаешь, что в Колумбии мои книги не покупают. Вспомни, как было с первым изданием „Палой листвы“». Однако Агирре не сдавался, предложил Маркесу 800 песо — 200 из них в качестве аванса. Гарсиа Маркес вспомнил про счет за электричество и мгновенно согласился. Годом позже в письме Маркес посетует, что «он — единственный человек, кто заключает устные контракты, когда, под хмельком, сидит, развалившись, в бамбуковом кресле-качалке на послеполуденной жаре тропиков»[655]. Однако его слова, сказанные Агирре, полностью подтвердятся. В 1961 г. повесть «Полковнику никто не пишет» выйдет тиражом 2000 экземпляров, из которых будет продано всего 800. Если б он ждал успеха в Колумбии, ему, возможно, пришлось бы ждать вечно.

В сентябре 1960 г. в Боготу заехал направлявшийся в Бразилию аргентинец Хорхе Рикардо Масетти, основатель информационного агентства Prensa Latina. Выглядел он как кинозвезда, в эффектности манер соперничал со своим другом и соратником Эрнесто Че Геварой и уже принимал активное участие в отчаянной борьбе против фракционизма в Коммунистической партии. На эту тему он часто дискутировал с Плинио Мендосой в Гаване. Во время своего краткого двухдневного визита в Боготу он навестил Гарсиа Маркеса у него дома, где сказал ему и Мендосе, что больше не может держать в Колумбии двоих надежных людей. Кто из них, спросил он, готов покинуть Боготу ради нового назначения? Мендоса, несмотря на то что был холост, уже несколько раз в тот год посещал Кубу, а также ездил в Сан-Франциско на конференцию Межамериканской ассоциации печати (МАП), сказал, что хочет остаться в Колумбии, поэтому ехать согласился Гарсиа Маркес, с самого начала хорошо поладивший с Масетти[656]. Предполагалось, что он на протяжении нескольких месяцев будет наездами бывать в Гаване, осваивая новые методы работы агентства Prensa Latina и помогая готовить новые кадры; затем ему поручат выполнение особого задания. Маркес отправился на Кубу почти сразу же — через Барранкилью, где он оставил Мерседес и Родриго на попечение ее семьи.

В течение следующих трех месяцев он как минимум четыре раза приезжал в Гавану, один раз провел там целый месяц. В кубинской столице было введено чрезвычайное положение; город боролся за революционный прогресс в обстановке угрозы контрреволюции и казавшегося неминуемым вторжения США, которые могли со дня на день ввести свои войска в страну. Чуть раньше в том же году Кастро национализировал многие предприятия, а в августе экспроприировал всю собственность США в отместку за их «экономическую агрессию». А месяцем раньше, когда отношения между СССР и кубинским революционным правительством начали крепнуть, Хрущев поддержал притязания Кубы на анклав США Гуантанамо, исторически являвшийся территорией Кубы. 3 сентября советский лидер потребовал, чтобы штаб-квартиру ООН перенесли из Нью-Йорка в более нейтральную зону; 12 октября он уже стучал ботинком по столу на заседании Генеральной Ассамблеи ООН и демонстративно обнимался с Фиделем Кастро. Без сомнения, это была война или, во всяком случае, прелюдия к войне.

Редакция Prensa Latina находилась всего в двух кварталах от набережной Малекон, протянувшейся вдоль берега Карибского моря. Дороги на подступах к ней были забаррикадированы мешками с песком и заграждениями, возле которых круглосуточно дежурили солдаты революционной армии. В Гаване Маркес жил в небольшой квартирке на двадцатом этаже здания Ретиро-Медико вместе с бразильским журналистом Арольдо Уоллом. Там были две спальни, гостиная и терраса с видом на море. Питались они в ресторане «Сибелес» на нижнем этаже здания или в ресторанах, что находились поблизости в округе. По большому счету только эти места и видел Гарсиа Маркес в Гаване за те три месяца, что бывал там наездами[657]. В очередной раз он занимался проектом, который находился на ранней стадии разработки и требовал от всех сотрудников отдачи на пределе возможностей. Часы работы не были обозначены; каждый работал столько, сколько нужно, и каждый день случался какой-нибудь аврал. Иногда вечером Маркесу удавалось выбраться в кино, и, когда он поздно ночью возвращался в редакцию, Масетти все еще был там. Зачастую Гарсиа Маркес работал с ним до пяти утра, а в девять часов Масетти уже снова вызывал его в редакцию.