Я осмотрелась — горизонт выглядел безутешным, да и стоила ли игра свеч? В нашей семье и без дополнительных сценариев было столько тайного расчета и интриг, что это отдавало уже традицией, и я задумалась — а не решить ли проблему проще? У меня же есть выход — наша московская квартира. Нужно только дождаться удобного момента, чтобы переселиться в нее окончательно. Такой вариант должен устроить всех, включая и мать, ведь в отсутствие третьего лица — а я, как ни крути, действительно, третье лицо, Фенечка не в счет, она живет в своем параллельном мире — все в доме тет-а-тет, без свидетелей наверняка пошло бы иначе, родителям стало бы легче расслабиться и как-то наладить свою дальнейшую жизнь…

* * *

Обычно мы проводили лето вместе. Поездки хоть и бывали интересными, но составлялись всегда по программе родителей, своей программы у меня никогда не существовало. На этот раз родители уехали до начала моих летних каникул, и я впервые оказалась предоставлена самой себе на целый месяц. Мне было сказано, что у отца переутомление и ему нужен полный покой.

Впервые в жизни передо мной прорисовалась заманчивая перспектива — пусть временная, но полная независимость. Женька была недосягаема, обосновавшись в каком-то медвежьем углу, без телефона и вообще без всякой связи. В это добровольное изгнание она радостно отправилась со своим новоиспеченным мужем — за неделю до отъезда они втайне от ее родителей, не разрешавших ей рано выходить замуж, расписались, что мы с Ириной торжественно засвидетельствовали. Я решила не скучать — позвонила верной Ирке Красновой и предложила махнуть куда-нибудь на отдых вдвоем.

— А тебя отпустят? — засомневалась она.

— Уже отпустили, автоматом, — сами уехали, а меня не пригласили, что приятно. Наконец-то отдохну, как все нормальные люди. Вот только — куда двинуть? Пошуруй в профкоме, может, какая-нибудь пара горящих путевок и найдется.

Она пошуровала и предложила на выбор три возможности — университетскую базу отдыха в Сочи, спортивный лагерь на Домбае и дачу одного знакомого парня из Эстонии, там летом всегда кантовался кто-нибудь из наших, но пока, к счастью, одна комната оставалась свободной.

Посовещавшись, мы остановились на третьем варианте — в двух первых случаях пришлось бы жить по заведенному распорядку, а в Эстонии мне нравилось, я бывала там раньше — в то время это был островок другой цивилизации да и полной независимости для нас.

Я позвонила в Пицунду и сообщила матери, что еду с Ириной отдыхать в Эстонию — в данной ситуации этот революционный поступок не вызвал возражений, она лишь попросила оставить телефон и сказала, где лежат деньги.

Это было незабываемо здорово — ощутить себя взрослой и свободной. Оказалось, что я могу справиться со всеми проблемами сама, без спецзаказов и звонков. Сначала — билеты на самолет, вполне можно постоять и в очереди, потом — пробежка по магазинам за всеми сопутствующими отдыху товарами, переделка, стирка-утюжка… Наконец, на заказанном заранее такси, хотя мать советовала обратиться к Палычу, мы двинули в аэропорт.

Необходимость действовать, новые впечатления да и просто здоровый эгоизм молодости притупили все тяжелые ощущения последнего времени — и так впервые без внешней помощи, без советов и наставлений началось постепенное превращение маменькиной дочки в существо, хотя еще и не вполне самостоятельное, но жаждущее и вполне способное жить своей отдельной жизнью…

Эйфория достигла апогея, когда мы сошли с трапа самолета и увидели, что даже погода на нашей стороне — солнце сияло, как на юге. Вдали размахивал букетом Яарно, обещавший стать нашим Вергилием. Не сумев сдержать щенячьей радости по поводу открывающихся перспектив, я ринулась ему навстречу, крича во весь голос:

— Ура-а-а! Да здравствует жизнь и свобода!

Ирина, смеясь, понеслась за мной…

Мы были молоды и неопытны, и обе одинаково думали — пусть будут трудности и ошибки, зато свои. Тогда мы еще не понимали, что лучше учиться все же на чужих ошибках…

Без преувеличения могу сказать, что это был лучший отдых в моей жизни.

Вернувшись в Москву, я сразу переехала в нашу квартиру на Льва Толстого, твердо заявив матери — буду жить теперь здесь. Скорее всего, ей было не до меня, или, может, она интуитивно поняла, что ее рычаги управления мною перестают действовать, потому что неожиданно для меня она не стала противиться этому уже свершившемуся факту.

Там я благополучно и прожила до своего замужества, изредка наезжая в Новодворье, в основном лишь для того, чтобы повидаться с отцом — мать сама регулярно навещала меня, когда по делам бывала в Москве.

После окончания университета мне предложили работу на кафедре в должности лаборантки с правом ведения семинарских занятий и возможностью работы над собственной темой — я так до сих пор и не знаю, приложила ли она руку к моему устройству. Хотелось бы верить, что это — моя собственная заслуга, ведь на факультете меня считали признанным лидером и способной студенткой. Я с радостью ухватилась за это предложение, потому что работать в школе мне не улыбалось, а куда еще можно было деваться с моим дипломом — я себе представляла довольно смутно. У меня все устроилось наилучшим образом.

Ирине, получившей диплом с отличием, предложили аспирантуру, а Женька нашла себе работу в мединституте на кафедре гистологии. Она несколько отдалилась от нас, наслаждаясь семейной жизнью, обставляя свою новую двухкомнатную квартиру, но мы на нее не были в обиде, потому что и сами стали реже встречаться — у Ирины вновь начался очередной этап романа с препятствиями с Игорем Сергеевым, сослуживцем ее отца, человеком женатым и старше ее на двенадцать лет. Я тоже впервые всерьез увлеклась одним нашим аспирантом, поэтому некоторое время мы общались в основном по телефону.

* * *

Жизнь родителей не то чтобы наладилась, но приобрела более ритмическую подвижность, зависящую от духовного и физического состояния отца. Собственный юбилейный вечер, где было объявлено о присуждении ему народного артиста СССР и о выдвижении его оперы «Дворцовый переворот» на Госпремию, он, едва выведенный из очередного запоя, с трудом высидел.

После открытия банкета и нескольких тостов в его честь мы сразу уехали, потому что, отправившись провожать министра культуры, он где-то по дороге умудрился набраться и, вернувшись, уже едва держался на ногах. Но теперь это волновало меня куда меньше — начиналась собственная жизнь, к которой я так стремилась и в которой, как я надеялась, мне удастся избежать крупных ошибок, а мелкие нам не страшны, с ними мы справимся — шутя!

Умелая режиссура матери периодически выводила отца из болезней и запоев, дозируя достаточное появление на публике — без излишеств, чтобы не примелькаться. Ни на шаг не отходя от него, она умело разряжала обстановку и ограждала мужа от некоторых не в меру назойливых музыкальных критиков и любопытных знакомых — не следовало никому давать возможность вторгаться в их личную жизнь… При этом она явно не желала мириться ни с его новым состоянием, ни с собственным фиаско, поэтому и продолжала вытаскивать отца на всяческие тусовки. И он действительно понемногу стал приходить в себя.