А копы? Ну, а они просрали все, что только могли, разыскивая его там, куда он никогда бы не сунулся: арестовали его брата и невестку по подозрению в укрывательстве, хотя те даже не знали, что он сбежал, разослали ориентировки с подробным описанием того, как он выглядел до тюрьмы – а был он на двадцать фунтов толще, чем теперь. Все это Барберио узнал от Джеральдины – дамы, за которой он ухаживал в старые добрые времена, и которая наложила ему на ногу повязку и дала с собой бутыль «Саузен Комфорт», лежавшую теперь в его кармане почти пустой. Он принял и выпивку, и сочувствие, а после пошел своей дорогой, положившись на невероятный идиотизм полиции и бога, заведшего его так далеко.

Он звал своего бога Пой-Пой. Представлял его толстяком с ухмылкой от уха до уха, сэндвич с салями в одной руке и чашка черного кофе в другой. В воображении Барберио Пой-Пой пах сытым брюхом, как у мамы дома, еще в те дни, когда мама не повредилась головой, а он был ее гордостью и радостью.

К несчастью, Пой-Пой отвернулся в тот самый момент, когда единственный остроглазый коп во всем городе заметил, как Барберио отливает в переулке, и узнал его по этой устаревшей ориентировке. Молодой еще, не больше двадцати пяти, рвался в герои. Слишком тупой, чтобы понять, что к чему, по предупредительному выстрелу. Вместо того, чтобы спрятаться и дать Барберио сбежать, он пошел по переулку ему навстречу, сделав все только хуже.

У Барберио не было выхода. Он выстрелил.

Коп тоже открыл огонь. Наверное, в дело вмешался Пой-Пой. Он сбил копу прицел, и пуля, которая должна была попасть Барберио в сердце, попала в ногу, и направил ответную пулю копу прямо в физиономию. Остроглазый рухнул, словно только что вспомнил о назначенном свидании с асфальтом, а перепуганный Барберио убрался оттуда, сыпля проклятиями и истекая кровью. До этого ему убивать не приходилось, и начал он сразу с копа. Вполне уверенное начало.

Однако Пой-Пой его не покинул. Пуля в ноге тянула, но хлопотами Джеральдины кровотечение остановилось, ликер чудесным образом унял боль, и вот, несколько часов спустя, усталый, но живой Барберио хромал через весь город, забитый жаждущими мести копами – какой-то парад психопатов на полицейском балу. Теперь он молил своего покровителя лишь о месте, где сможет передохнуть. Совсем чуть-чуть, ему бы только перевести дыхание и продумать дальнейшие шаги. И подремать часик-другой тоже не помешает.

Проблема была в том, что в животе снова кололо, и эта глубинная боль в последнее время глодала его изнутри все чаще. Может быть, когда он немного отдохнет, он найдет телефон, снова позвонит Джеральдине, и она поворкует с доктором, чтобы тот его принял. Барберио планировал убраться из города к полуночи, но теперь это было маловероятно. Учитывая риски, придется остаться здесь на всю ночь и, может быть, на добрую часть следующего дня; он улизнет на свободу, когда немного восстановит силы и вытащит пулю из ноги.

Черт, как же кишки крутит. Он грешил на язву, открывшуюся от отвратительной бурды, которой кормили в тюрьме. Там многие мучились животом или кишками. После нескольких дней на пицце и пиве все наладится, он, черт возьми, был в этом уверен.

В лексиконе Барберио не было слова рак. Он никогда не задумывался о смертельных заболеваниях, особенно когда дело касалось его самого. Это как если бы корова на скотобойне шла под нож, беспокоясь о вросшем копыте. Люди его профессии, окруженные орудиями убийства, не рассчитывают, что их сведет в могилу опухоль в животе. Но болела именно она.

На участке за кинотеатром «Дворец кино» раньше стоял ресторан, но три года назад он выгорел в пожаре, и место так и не расчистили.

Его восстановление не принесло бы больших денег, так что никто не проявлял к нему интереса. Когда-то этот район был оживленным, но то в шестидесятые и ранние семидесятые. В те головокружительные десять лет места отдыха – рестораны, бары, кинотеатры – пользовались большим успехом. А затем неизбежно пришли в упадок. Молодежь все реже и реже тратила деньги здесь: появлялось все больше новых мест, популярных мест. Сначала закрылись бары, затем – рестораны. И лишь «Дворец кино», словно напоминание о славных деньках, остался стоять в этом районе, с каждым годом становившемся все беднее и опаснее.

Поросшее джунглями вьюнка, заваленное гнилыми досками заброшенное место идеально подошло Барберио. Нога ныла, он чуть не падал от усталости, боль в животе все усиливалась. Ему нужно было где-то приклонить липкую от пота голову, немедленно. Прикончить чертову бутылку «Саузен Комфорт» и подумать о Джеральдине.

Было полвторого утра; в сгоревшем ресторане любились кошки. Когда Барберио отпихнул несколько досок ограды и скрылся в тени, они в испуге исчезли в сорняках высотой в человеческий рост. Здесь пахло человечьей и кошачьей мочой, мусором и старой гарью, но для него это было убежище.

В поисках опоры Барберио привалился предплечьем к задней стене «Дворца кино», и его обильно вырвало ликером и кислотой. В стороне у стены, буквально в нескольких шагах, обнаружился сооруженный какими-то детьми навес из балок, обугленных досок и рифленого железа. «Идеально, – подумал он, – убежище внутри убежища». Пой-Пой смотрел на него, растягивая в улыбке перемазанные жиром губы. Тихо постанывая (боль в животе сегодня разыгралась не на шутку) и держась за стену, он доковылял до навеса, пригнулся и нырнул в дверной проем.

Не только он облюбовал для сна это место: присев, Барберио чувствовал под пальцами сырую дерюгу, а где-то слева зазвенела о кирпичи бутылка. Он старался не думать о висевшем в воздухе запахе – словно где-то прорвало сточную трубу. В целом тут было погано; зато безопаснее, чем на улице. Он прижался спиной к стене «Дворца кино» и медленно выдохнул, отпуская свои страхи.

Всего в квартале – может, в половине квартала – от него послышался надрывный вой полицейской сирены, и только обретенное чувство защищенности исчезло без следа. Они его загоняли, он был в этом уверен. Обдурили его, позволили ему думать, что он ушел от погони, а сами все это время неотступно следовали за ним, словно акулы, тихо и незаметно, а теперь он устал настолько, что не сможет оказать им никакого сопротивления. Черт: он пристрелил копа, но, когда они его сцапают, ему такая участь не грозит. Его они распнут.

О’кей, Пой-Пой, что дальше? Кончай удивленно таращить глаза и помоги мне выбраться.

Пару секунд ничего не происходило. Потом воображаемый бог улыбнулся, и Барберио, по чистой случайности, почувствовал спиной дверные петли.

Охренеть! Дверь. Он привалился к двери.

Рыча от боли, Барберио повернулся и провел рукой по прятавшемуся у него за спиной драгоценному выходу. На ощупь это была маленькая вентиляционная решетка всего три на три фута. Может быть, она вела в погреб, а может, в чью-то кухню – какая, нахрен, разница? Внутри безопаснее, чем снаружи: это самый первый урок, который каждый младенец получает вместе со шлепком.

Вой сирены стал громче, у Барберио по спине побежали мурашки. Мерзкий звук. Сердце от него так и заходится.

Он зашарил толстыми пальцами по краю решетки в поисках какого-нибудь замка, и, конечно, мать его дери, там был висячий замок, как и все остальное, заросший ржавчиной.