– Но мне правда жаль. Это была ошибка.

– Мы здесь по горло вами, чужаками, сыты. Обнаружил того пацана со спущенными штанами – он делал кучу посередине салуна. Так я считаю, что это грубо! Кто вас, сукины вы дети, только воспитывал? Этому они вас учат в ваших модных восточных школах?

– Мне нет прощения.

– Это верно, черт тебя дери, – протянул Уэйн. – Пацан с тобой?

– Образно говоря.

– Это что еще за модные словечки? – Он ткнул пушку Рики в спину – по ощущениям она была вполне настоящей. – Вы вместе или нет?

– Я, значит…

– На этой земле ты не значишь ничего, мистер, можешь мне поверить. – Послышался щелчок взводимого курка. – Почему бы тебе не повернуться, сынок, и не показать нам, из какого ты теста?

Рики уже видел такие сцены. Человек поворачивается, хватается за спрятанный пистолет, и Уэйн в него стреляет. Ни переговоров, ни разглагольствований об этике: пуля справляется с проблемой лучше слов.

– Повернись, я сказал.

Рики очень медленно обернулся и оказался лицом к лицу с человеком, пережившим тысячи перестрелок, – и это был или он сам во плоти, или его блестяще подделанный образ. Уэйн средних лет, еще до того, как он растолстел и пострашнел. Уэйн времен «Рио-Гранде», покрытый пылью после долгой дороги, с прищуром человека, который всю свою жизнь вглядывается в горизонт. Рики никогда не любил вестерны. Он ненавидел дутую мужественность, восхваление грязи и дешевый героизм. Парни его поколения совали цветы в стволы винтовок, и в те времена он считал, что так и надо; по правде, считал так и до сих пор.

Это лицо, такое напыщенно-мужественное, такое непримиримое, олицетворяло не одну смертельную ложь – о славном освоении Америкой новых земель, об оправданности скорого суда, о чуткости в сердцах мерзавцев. Рики ненавидел это лицо. У него просто руки чесались по нему врезать.

Ну все, нахрен, если этот актер, кем бы он ни был, все равно его пристрелит, что он потеряет, если вмажет ублюдку по лицу? Рики облек свою мысль в действие: сжал кулак, замахнулся и врезал костяшками Уэйну по подбородку. Актер был ближе своего изображения на экране. Он не смог отразить удар, и Рики, воспользовавшись этим шансом, выбил из его руки пушку. А потом, решив идти до конца, бешено замолотил его по корпусу – так же, как видел в фильмах. Впечатляющее зрелище.

Его противник попятился под градом ударов – и споткнулся, зацепившись шпорой за волосы мертвого паренька. Он потерял равновесие и, побежденный, рухнул в пыль.

Ублюдок проиграл! Рики почувствовал дрожь, которой никогда не ощущал прежде: радость от физического превосходства. Боже милостивый! Он одолел величайшего на свете ковбоя. Торжество победы пересилило его критический подход. Песчаная буря вдруг начала усиливаться. Уэйн все еще валялся на полу, весь в брызгах крови из разбитых носа и губы. Его уже почти скрыл за собой песок, словно опустив занавес на его позорное поражение.

– Поднимайся, – скомандовал Рики, стараясь пользоваться ситуацией, пока не утратил эту возможность безвозвратно.

Кажется, Уэйн за песчаной завесой усмехнулся.

– Что ж, парниша, – сказал он с прищуром, потирая подбородок, – мы еще сделаем из тебя мужика…

Тут все нарастающая буря размыла его черты, и на его месте в мгновение ока оказалось что-то, что Рики никак не мог опознать. Эта форма одновременно напоминала и не напоминала Уэйна, так стремительно сдавшегося перед проявлением бесчеловечности.

А буря уже ожесточенно швыряла в него песок, забиваясь в уши и слепя глаза. Рики, задыхаясь, отшатнулся от места драки, каким-то чудом обнаружил стену и дверь – прежде, чем он успел сообразить, что к чему, ревущая буря выплюнула его в тишину «Дворца кино».

Там он, хоть и дал себе клятву быть мужиком, когда отрастил усы, издал тихий визг, который посрамил бы и Фэй Рэй, и отключился.

А в фойе Линди Ли рассказывала Берди, почему ей не очень нравятся фильмы.

– То есть, Дин любит фильмы о ковбоях. А мне такое не очень нравится. Наверное, не стоит мне это вам говорить…

– Нет, все нормально.

– …ну, то есть, вы-то, наверное, очень любите кино. Вы же здесь работаете.

– Некоторые фильмы мне нравятся. Но не все.

– О, – кажется, девушка удивилась. Наверное, ее удивляло множество вещей. – А мне, знаете, нравятся фильмы о природе.

– Да…

– Ну знаете? Животные там… и всякое такое.

– Да… – Берди вспомнила свои подозрения о том, что из Линди Ли никудышная собеседница. Тут она не ошиблась.

– Интересно, что их там задержало? – спросила Линди.

Проведенная Рики в центре песчаной бури вечность в реальности длилась не больше двух минут. Но в фильмах время тянется дольше.

– Пойду посмотрю, – отважно сказала Берди.

– Наверное, он ушел без меня, – повторила Линди.

– Посмотрим.

– Спасибо.

– Не волнуйся, – сказала Берди. Проходя мимо девушки, она легко коснулась ее тонкой руки. – Я уверена, что все хорошо.

Она исчезла за вращающейся дверью, оставив Линди Ли в фойе одну. Линди вздохнула. Дин был не первым парнем, сбежавшим от нее, потому что она отказывалась с ним тискаться. У Линди имелись собственные соображения о том, когда и как случится ее первый раз с парнем; и время это еще не пришло, а Дин этим парнем не был. Он был слишком изворотлив, слишком хитер, а от его волос пахло дизельным маслом. Если он и сбежал, то глаза выплакивать она не станет. Как сказала бы мама, в море еще полно рыбы.

Она разглядывала постеры фильмов следующей недели и вдруг услышала позади топот – там был пегий кролик, толстенький, сонный очаровашка; он сидел посреди фойе и смотрел прямо на нее.

– Привет, – сказал кролик.

И мило лизнул свою шерстку.

Линди Ли любила животных, любила фильмы о живой природе, в которых их показывали в естественной среде обитания и под музыку Россини, где скорпионы во время спаривания танцевали кадриль, а каждого медвежонка ласково называли маленьким негодником. Она обожала такое. Но больше всего она любила кроликов.

Кролик сделал пару прыжков к ней. Линди присела на колени, чтобы его погладить. Он был теплым, а его глазки – круглыми и розовыми. Он пропрыгал мимо нее к лестнице.

– О, мне кажется, тебе не стоит подниматься, – сказала она.

Во-первых, наверху было темно. Во-вторых, там на стене висел знак «Вход только для персонала». Но кролик, судя по всему, был настроен решительно – шустрый крошка намного ее опередил, и она последовала за ним по ступеням.

Наверху было темно, хоть глаз выколи. Кролик исчез.

На его месте сидел кто-то другой, кто-то с горящими огнем глазами.

Для Линди Ли можно было обойтись и простыми иллюзиями. Не было нужды создавать для нее целый фильм, как для мальчишки, она и так витала в облаках. Легкая добыча.