Ане пришлось несколько раз повторить свою историю, и в конце концов старик ее понял.

— Значит, убили Семена? — спросил старик, хлопоча над чайником.

— Да.

— Давно?

— Три дня назад.

— А мне никто и не сказал-то, — вздохнул старик, — на похороны даже не позвали. Жаль. Хороший человек был Семен. Пенсию мне платил, тысячу рублей, Мишка-то, бывало, месяцами не заглядывал, Семен чаще заглянет.

— Семен Собинов приезжал к вам после смерти сына? — спросила Аня.

— Ну да, вот и я то же говорю. Редкой души человек. Памятник-то… памятник он ставил… деньги платит, представляете, я бы уж и не знаю, что бы я без него делал…

— А как вы думаете, — спросила Аня, — почему убили вашего сына?

— Так этта… долги… Бизнес… у меня ж раньше, деточка, другая квартира была… Мишка… он на Садовой рос. Генеральская квартира… За двигатели… Первый реактивный двигатель для гражданских самолетов я разрабатывал… вот…

Старик повернулся и трясущимися руками принялся заваривать чай. К чаю явились щербатые чашки и порезанный хлеб.

— Это я о чем? — спросил старик.

Аня глядела в чашку. Снизу доверху чашка была покрыта коричневым немытым налетом, и в чае плавали белесые соломинки.

— О квартире, — сказала Аня.

— Да. Продал я квартиру. Это Мишин пай получился… вот…

Старик поднялся и принялся рыться в комоде. Из верхнего ящика явилась куча видеокассет, старых и без обложек. Аня вынуждена была ему помочь. Кассеты были без надписей, а иногда и разломанные. Старик бестолково совал их в видеопроигрыватель и нажимал на все кнопки подряд. Бывший конструктор одного из лучших советских двигателей больше не разбирался в технике; если бы Аня была врачом, она бы наверняка обратила внимание на очевидные симптомы болезни Альцгеймера.

Наконец одна из кассет сработала. Аня увидела изображение Мишиного дня рождения. Была весна и пикник. Вместе с Мишей был ее отец, улыбающийся, синеглазый, и еще какой-то человек, видимо третий компаньон, Веригин.

— Вот он-то и убил, — сказал старик, тыча пальцем в экран. Аня на мгновение решила, что он показывает на отца, но потом увидела, что палец упирается в физиономию Веригина.

— Он… — повторил старик, — он… больше некому… он и сюда звонил…

— Когда?

— За день… как Мишка погиб. Звонит, говорит: Александр Викторович, я предупреждаю, Мишу убить могут, пусть уезжает из города, я вам все потом объясню… Это он Мише угрожал, а я, дурак, тогда не понял…

— А когда поняли?

— Так Семен объяснил.

— И после этого вы написали заявление в прокуратуру?

— Написал. Вот как Семен просил, так и написал. Там у Семена еще такой приятный парень… только с пальцами что-то…

Старик неуверенно, как бы соображая, что было с пальцами, пошевелил левой рукой.

— Стас, — сказала Аня.

— Ой, не помню. Они вместе были, этот, который с пальцами, тоже все очень правильно объяснял…

Аня смотрела в телевизор. На экране ее отец, обнявшись, пил с Кудаковым, на заднем плане загорали девицы, и чуть в стороне два паренька разделывали шашлык.

— А это кто? — спросила Аня, показывая пальцем на экран.

— А это водитель Миши. Не помню, как фамилия. Хороший парень. Веснушчатый такой… На могилу меня возил…

Аня опустила глаза, чтобы не видеть щербатые чашки и авторские свидетельства на стенах. У кота Тараса была редкая и тусклая от недокорма шерсть.

— Значит, вы, говорите, продали квартиру, чтобы ваш сын внес свой пай в «Авиарусь»?

— Да.

— И Семен Собинов был так щедр, что после смерти сына каждый месяц платил вам по тысяче рублей и даже иногда вас навещал?

— Да я б без него совсем пропал, — сказал старик, — а так все соседи завидуют. К ним внуки так не относятся, как ко мне Семен…

— Отдайте мне эту кассету, — попросила Аня.

В подъезде пятиэтажки пахло близостью свежего воздуха, и жизнь Москвы была разделена на две неравные половинки тонированными стеклами бронированных «Мерседесов»: по одну сторону стекла жил пенсионер Кудаков со своим котом, а по другую — Стас и ее отец.

Как сказал Стас, глядя ей прямо в глаза: «Отец, отец убитого, он же не станет врать?»

Аня долго глядела на заснеженную Москву, а потом набрала телефон.

— Маша? Это Аня… я тут… хочу заехать.

* * *

Был уже поздний вечер, и минуло четыре часа после неприятного разговора между главой авиакомитета Михаилом Зварковичем и его куратором из ФСБ. Зваркович стоял на пороге итальянского ресторана «Габриэлла».

— У меня здесь встреча, — сказал господин Зваркович, — в отдельном кабинете.

Столик был заказан на фамилию «Смирнов», но на самом деле Михаил Зваркович встречался не со Смирновым. Через посредников он договорился об ужине с одним из нефтяных королей России. Королю рассказали об идее федерального авиаузла, и король заинтересовался идеей.

Вежливый официант проводил Зварковича в небольшой кабинет с белыми стенами и круглым столом. В кабинете еще никого не было. Зваркович, явно волнуясь, сделал несколько звонков, а потом принялся листать винную карту.

— Бокал «Шато де Фер», — сказал Зваркович подошедшему официанту. — И дорадо на гриле.

— Не стоит, — сказал чей-то насмешливый голос, — «Шато де Фер» здесь паршивое. Принеси-ка нам, голубчик, новенького божоле.

Зваркович в изумлении обернулся. Позади официанта, улыбаясь и сложив руки на груди, стоял Стас. Официант вышел, Стас улыбнулся еще шире и уселся на кожаный диванчик напротив чиновника.

— Станислав Андреевич, — сказал Зваркович, — я… я очень рад…

— Вы ждете кого-то другого?

— Да, собственно…

— Он не придет.

— А?

— Человек, которого вы ждете, не придет. Его ваше предложение не заинтересовало. Что касается меня, то я готов его выслушать.

Зваркович поднялся из-за стола.

— Я не уполномочен вести переговоры с вами, Станислав Андреевич.

* * *

Маша в полном одиночестве сидела в ресторане «Сальваторе». На ней был обтягивающий коричневый костюм, перекрещенный поясом в ладонь толщиной. Брюки книзу были такие широкие, что напоминали юбку. Почему-то теперь ее вид не вызывал у Ани исступленной ревности.

— Вот твои вещи, — сказала Аня.

— Спасибо.

Аня села рядом.

— Не возражаешь?

— Нет. К двум девочкам скорее подойдут, чем к одной.

— Ты знаешь, — сказала Аня, — у меня правда нет двух миллионов.