Пока у него не было доказательств, но неужели речь идет о супружеской неверности? Это государственное преступление. Архиепископа передернуло. Король поручил ему разгрести эту яму, но оказалось, что яма куда глубже, чем ожидалось, и полна нечистот. Тем не менее обратного хода нет.

Архиепископ встретился также с членами Тайного совета и сообщил им то, что успел узнать. Все решили, что расследование необходимо продолжать. Совет доложил королю о своих подозрениях, особенно относительно Фрэнсиса Дерема. Несчастный правитель только застонал.

Архиепископ был неумолим.

– Она предала вас в мыслях. Предала бы и на деле, будь у нее такая возможность.

Король закрыл руками лицо.

– Ваше величество, пока у меня нет веского доказательства неверности королевы. Но мы должны искать таковое, хотя бы для того, чтобы обелить имя ее величества, – осторожно заметил архиепископ. – И мы заглянем в каждую нору.

Король смотрел на советников невидящими глазами. И вдруг, к всеобщему изумлению, Генрих Тюдор заплакал.

– Как она могла меня предать? Ведь я так ее любил! – вскричал он, а затем тяжело рухнул в кресло и горько зарыдал.

Совет был в ужасе. В этот момент все они поняли, как глубока была любовь короля к Кэтрин Говард. Закоренелые циники, если таковые имелись, тем не менее задались вопросом: как долго могла бы продлиться такая страсть? Но даже они смутились, видя, как горюет человек столь безупречной личной храбрости. Грозный повелитель на глазах превратился в беспомощного старика.

Все мы смертны, невольно думали они.

Наконец король с трудом встал из-за стола Совета.

– Я еду на охоту, – сообщил он, вытирая слезы тыльной стороной огромной ладони.

Через час Генрих Тюдор уже покинул Хэмптон-Корт и направился в Оутлендс. С собой он взял пятерых или шестерых придворных, которым доверял особо. Ему требовалось время, чтобы зализать раны. Ему хотелось уединения. И он не хотел находиться во дворце, когда официальные обвинения будут предъявлены королеве. Перед самым отъездом из Хэмптон-Корта король отправился в часовню – вознести молитву и хоть немного успокоиться. Вдруг за стеной послышались шаркающие шаги, и юный голос Кэтрин в отчаянии воззвал:

– Генрих! Генрих! Во имя Господа, поговорите со мной!

Позже ему сказали, будто в тот момент, когда принесли еду, королева оттолкнула стражника и бросилась в личные покои короля, чтобы найти его и поговорить. Сначала никто не решался ее схватить, но выбора не было. Генрих был рад, что избежал встречи. Один взгляд на прекрасное лицо, и он бы ее простил, а она недостойна прощения. Кранмер лишь намекнул на преступление, но Генрих в глубине души уже знал, что супруга виновна. Память принялась услужливо подсказывать. Зачем она настаивала на том, чтобы дать место этому Дерему? У парня совершенно пиратский вид. И манеры ужасные. Однажды Генрих стал свидетелем его вспыльчивости и исключительного высокомерия. Дерем, однако, не догадывался о присутствии короля.

Итак, несчастье постигло короля и в пятом браке, за что герцог Норфолк корил себя. Видя его недовольство Анной Клевской, он искал в своем обширном семействе женщину, которая может понравиться королю. И так торопился посадить на английский трон Кэтрин Говард, что не потрудился выяснить, насколько безупречно ее прошлое. Иначе очень скоро понял бы, что девушка не достойна стать королевой. Но, как и король, герцог был очарован этой пухленькой красоткой. И она навлекла на него беду, теперь его положение было даже опаснее, чем во времена Анны Болейн. Тем не менее позаботиться о Кэт было его долгом. И герцог не собирался увиливать.

Члены Совета нанесли королеве визит, и она узнала, в чем ее обвиняют. Томас Говард стоял рядом с племянницей. Ее первой реакцией было немедленно удариться в истерические рыдания. Она могла думать только о судьбе своей несчастной кузины, Анны Болейн. Ей придется окончить свои дни на плахе, как Анне! Однако имя Тома Калпепера упомянуто не было. Вдруг они ничего не знают? Ее обвиняли только в том, что она делала до свадьбы с монархом. И рядом с ней был герцог Томас. Значит, Говарды не оставили ее на произвол судьбы! Королева постаралась взять себя в руки, хотя это было нелегко. Ей было страшно.

Но на следующий день, когда к ней должен был явиться архиепископ, королева снова была на грани истерики. Он не смог ее вразумить. И понять, что она бормотала сквозь слезы, ему тоже не удалось.

– Она отказывается от еды и питья, – сообщила ему леди Рогфорд.

– Я вернусь завтра, – сказал Томас Кранмер. – Если она успокоится, скажите ей, что я не желаю ей повредить. Я хочу помочь.

На следующий день архиепископ пришел снова, но Кэтрин была невменяема. Но на этот раз он не захотел отступать. Сел рядом и начал увещевать ее, пытаясь пробиться сквозь стену животного ужаса, охватившего несчастную женщину. Наконец, когда она несколько успокоилась, он сказал:

– Мадам, не стоит так отчаиваться. Клянусь, еще есть надежда. Взгляните. – Из складок широкого рукава архиепископ извлек свиток пергамента. – Я принес вам письмо от короля, вашего супруга, который обещает, что с вами обойдутся милостиво, если вы признаете свои прегрешения. – И он протянул ей пергамент.

Кэтрин приняла свиток с такой опаской, будто он мог полыхнуть адским пламенем, и сломала королевскую печать. Слезы хлынули из ее глаз и потекли по пухлым щекам.

– Увы, милорд, я причинила столько горя супругу, который был ко мне так добр, – сказала она архиепископу.

– Мадам, сердце короля разрывается от горя – из-за тех обвинений, что вам вменяются. Однако из любви, которую питает к вашей светлости король, он протягивает вам руку милосердия. Вам нужно только признаться в грехах.

– Милорд, я отвечу на все ваши вопросы, насколько будет в моих силах и позволит память, – обещала Кэтрин. – Но правда ли то, что король, мой дорогой супруг, дарует мне свое благословенное милосердие? И заслуживаю ли я милосердия? – Она снова разрыдалась, ее глаза были красными от слез. Но впервые за все время ее истерика отступила, Кэтрин очень старалась сохранять твердость духа.

– Ах, дорогая мадам! Наш повелитель очень заботится о вас. Все, что ему требуется, это узнать правду, – заверил Томас Кранмер бедную женщину. – Вы можете мне довериться, Кэтрин. Обещаю сделать для вас все, что будет в моих силах.

Ее голубые, как небо, глаза распухли от слез, ресницы слиплись, золотисто-каштановые волосы, прежде уложенные в аккуратную прическу, сейчас казались неухоженными и растрепанными. Он отметил, что Кэтрин не надела никаких драгоценностей, кроме обручального кольца. Она сдавала позиции, эта кокетка, которая обожала королевские украшения и каждый день обвешивалась ими с головы до ног. Для архиепископа Кэтрин Говард была воплощением падшей женщины. Казалось, у нее на лбу было написано – «виновна»! Даже ее страх был уликой.

Королева воздела руки.

– Благодарю Бога за доброту короля, хотя я ее и недостойна!