У барона А. А. Будберга был готов свой проект высочайшего манифеста. Над ним он трудился всю ночь с 13 на 14 октября. В 22 часа 15 минут 15 октября барон читал его императору. Царь был бледен и выглядел усталым. К ужасу Николая II и Горемыкина, проект Будберга оказался еще более радикальным, чем проект Витте — в нем, в частности, предусматривалась ответственность министров перед Государственной думой за «общий ход государственного управления». «Когда я дошел до амнистии и уничтожения смертной казни, поднялся большой крик», — вспоминал А. А. Будберг155.

И. Л. Горемыкин изложил свое кредо: никаких манифестов не нужно, требуются лишь строгие репрессии в комбинации с частичными реформами. Действовать надо силою и уповать на милость Божию. Царь склонятся к точке зрения И. Л. Горемыкина, но сомневался в осуществимости репрессий. Революция уже вовсю идет, армия пока лояльна, но солдаты могут не выдержать. К тому же их мало — большая часть войск все еще за границей. Поэтому придется пойти на уступки. А. А. Будберг, как составитель альтернативного проекта, сказал речь, в конце которой заявил: нужен только манифест, без сопроводительной программы, иначе все лавры достанутся Витте.

Ночь с 15 на 16 октября ушла на доработку манифеста.

A. А. Будберг трудился до 4 часов утра, И. Л. Горемыкин и B. Н. Орлов (помощник начальника военно-походной канцелярии императора) были все время рядом и помогали ему советами. На вооружение был взят проект С. Ю. Витте. К утру изготовили несколько вариантов манифеста. Один из них А. А. Будберг счел наилучшим. С ним он познакомил промежуточную инстанцию — министра двора. Добропорядочный человек, настоящий рыцарь, барон В. Б. Фредерикс, как характеризовал его А. А. Будберг — «…полное ничтожество, которое ниже всякого понимания. Он не только не способен на какую-либо идею, но даже не в состоянии понимать мысли других…»156.

В 2 часа пополудни 16 октября началось чтение проектов царю. Читал «Влади» Орлов, но полюбившуюся редакцию А. А. Будберг попросил разрешения озвучить самому. На ней император Николай остановился окончательно. В лакейскую уже притащили печатный станок. Около пяти часов император еще раз пригласил к себе всю компанию. А. А. Будберг вновь огласил весь текст. Император решился и сказал, что требуется сделать копию от руки и он отойдет на пару минут, чтобы показать этот экземпляр императрице157. А. А. Будберг говорил, что, подписав Манифест, император поставит себя в такое положение, что все великолепие будет исходить только от него. Витте переживет это, если он печется об интересах страны, а не о своих собственных. Император высказал свою волю: манифест в редакции A. А. Будберга будет подписан, пусть только его прежде министра юстиции посмотрит С. Ю. Витте.

Весь день 16 октября граф С. Ю. Витте провел в напряженном ожидании. Как только до него дошли слухи, что над текстом его проекта производятся какие-то манипуляции, он немедленно позвонил во дворец и просил барона B. Б. Фредерикса передать императору, что о всех изменениях проекта манифеста его, графа С. Ю. Витте, как единственного кандидата на должность главы обновленного правительства, нужно поставить в известность до подписания. В противном случае пусть во главе всего предприятия становятся авторы сделанных изменений. В тот же день C. Ю. Витте ожидал неприятный сюрприз. Около 12 часов ночи к нему домой на Каменноостровский проспект явился барон В. Б. Фредерикс с начальником канцелярии генерал-майором А. А. Мосоловым. Они принесли ошеломляющее известие — его проект манифеста изменен не редакционно, а по существу. Во-первых, в нем провозглашалось, что все свободы (неприкосновенность личности, слова и совести) даровались населению со дня опубликования манифеста («ныне же»), тогда как по замыслу С. Ю. Витте введение в жизнь этих свобод должно составлять предмет занятий правительства. Во-вторых, о расширении прав Государственной думы в проекте А. А. Будберга — И. Л. Горемыкина, в отличие от проекта С. Ю. Витте, не говорилось вовсе: она должна была лишь рассматривать внесенные в нее «законодательные предположения». Не говорилось и о праве народного представительства контролировать закономерность действий правительства158. Наконец, приглянувшийся императору вариант манифеста не согласовался со всеподданнейшим докладом С. Ю. Витте, уже одобренным и ждущим своего опубликования вместе с манифестом.

Стало ясно — от страха дворцовая камарилья совсем потеряла голову. Ведь немедленное введение гражданских свобод становилось в явное противоречие с действующими законами, в том числе и печально знаменитым «Положением о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия» (коротко — Положения об охране). Принятое 14 августа 1881 года на три года, оно всякий раз по истечении срока продлялось вплоть до крушения самодержавия в марте 1917 года. Положение давало право министру внутренних дел и генерал-губернаторам объявлять любой район страны на исключительном положении, если они сочтут, что для поддержания общественного порядка действующих законов недостаточно. Затем управление делалось совсем простым — губернские власти могли без всякого следствия и суда воспрещать и закрывать что угодно, кого угодно увольнять и арестовывать. Осенью 1905 года на значительной части территории Российской империи действующие постоянные законы не применялись, а применялось пресловутое Положение об охране.

Уже нельзя было просто игнорировать либеральную интеллигенцию, почти единодушно требовавшую от царя народного представительства с законодательными правами. Впрочем, голову потеряла и цензовая общественность, также метавшаяся из стороны в сторону, из крайности в крайность. Например, столичные банкиры требовали введения военного положения при одновременном даровании «русскому народу широких реформ и свобод». Как в обстановке военного времени соблюсти такую, например, фундаментальную гражданскую свободу, как неприкосновенность личности, они, наверное, затруднились бы внятно объяснить.

Ознакомившись с документом, привезенным бароном B. Б. Фредериксом, С. Ю. Витте предпринял последнюю попытку компромисса: он предложил ограничиться публикацией только его всеподданнейшего доклада с программой реформ. На это предложение барон ответил отрицательно, указав, что вопрос о манифесте решен бесповоротно. Тогда C. Ю. Витте предъявил ему (а следовательно и царю) ультиматум: либо принимается его редакция манифеста вместе с докладом, либо он категорически отказывается от предложения стать во главе правительства. Он, граф С. Ю. Витте, верноподданный слуга своего государя, готов трудиться на любом второстепенном посту, поскольку видит, что император ему не доверяет. Как впоследствии писал князь Н. Д. Оболенский, «…высказанное графом Витте предположение имело за собою несомненное основание, так как ближайшие к Государю лица не верили в искренность графа Витте и были убеждены, что он в своих честолюбивых намерениях стремится стать президентом Российской республики и что, в предвидении возможности такого факта, находит себе объяснение та выдающаяся ласка и любезность, предметом которых сделался граф Витте при возвращении из Портсмута со стороны германского императора Вильгельма II, прозревшего в нем будущего русского республиканского президента».

Утром 17 октября об отказе С. Ю. Витте принять на себя объединенное министерство в случае опубликования манифеста в редакции И. Л. Горемыкина — А. А. Будберга было доложено императору. Узнав об ультиматуме С. Ю. Витте, царь впал в величайший гнев, затем растерялся и не знал, что предпринять. Наконец во дворец были приглашены великий князь Николай Николаевич и граф С. Ю. Витте; последний прибыл только в полпятого вечера. Вначале Николай II принял великого князя, командующего столичным военным округом, наедине, и тот заявил ему, что ввиду нехватки надежных войск к военной диктатуре прибегнуть никак невозможно. Поэтому выход из положения, предложенный С. Ю. Витте, ему представлялся единственным. Царь смирился с неизбежным и в присутствии В. Б. Фредерикса, С. Ю. Витте и великого князя Николая Николаевича подписал Манифест и утвердил всеподданнейший доклад председателя Комитета министров.