За кофе, чёрным, сладким, с большим количеством гущи, Дория решила, что пора дать Фарагу немного передохнуть и завести беседу со мной. Пока мужчины обсуждали особенности ставрофилахов и их невероятную историю и организацию, моя «подруга» решительно взялась за наши старые детские воспоминания и удивила меня своим жадным любопытством по отношению к членам моей семьи. Она довольно много знала обо всех них, но ей всегда не хватало какой-то детали, чтобы закончить головоломку. Наконец, устав от неё самой и её утомительных вопросов, я грубо прервала разговор:

— Дория, каким образом, живя в Турции, ты так хорошо осведомлена о том, что делают Салина в Палермо?

— Кончетта часто рассказывает мне о вас по телефону.

— Всё равно непонятно, потому что отношения между нашими семьями сейчас очень напряжённые.

— Да ну, Оттавия, — сладким голосом возразила она, — мы же не держим на вас зла. Мы очень переживали из-за смерти отца, но уже всё вам простили.

О чём говорит эта идиотка?

— Прости, Дория, но ты говоришь глупости. Почему это вам нужно прощать смерть вашего отца нам?

— Кончетта всегда говорит, что твоя мать очень неправа, скрывая деятельность семьи от вас с Пьерантонио и Лючией. Ты что, правда ничего не знаешь, Оттавия?

Её простодушный взгляд и таинственная улыбка на губах дали мне знать, что, если я чего-то не знаю, она готова мне всё рассказать. Раздражение закипело во мне с такой силой, что я решила выпить большой глоток кофе, и, не знаю уж, что за бессознательные ассоциации родились в моей голове, но, проглотив кофе, я выпалила одну из любимых фраз моей матери:

— Шире шаг и уже рот, Дория[44].

— Да ну! — удивилась она. — Ты, оказывается, прекрасно знаешь, о чём мы говорим!

Я непонимающе взглянула на неё.

— Если я прошу тебя замолчать, значит, знаю, о чём мы говорим?

— Ну что ты, Оттавия! Что за детские отговорки! Как ты можешь не знать, что твой отец был кампиери?

Как я её поняла? Не знаю.

— Мой отец не был кампиери[45]! Ты оскорбляешь его память и доброе имя семьи Салина!

— Ладно, — покорно вздохнула она. — Нет ничего глупее слепца, не желающего видеть. В любом случае Пьерантонио знает правду.

— Слушай, Дория, ты всегда была странным человеком и, кажется, теперь окончательно сошла с ума, но я не позволю тебе оскорблять мою семью.

— Семью Салина из Палермо? — широко улыбаясь, спросила она. — Владельцев «Чинизи», самой крупной сицилийской строительной компании? Единоличных акционеров «Кьементина», который является монополистом на рынке цемента с миллионными оборотами? Хозяев месторождений в Бильеми, камень из которых идёт на строительство общественных сооружений? Владельцев полного комплекта акций Финансового объединения Сицилии, которое отмывает чёрные деньги, поступающие от наркоторговли и проституции? Которым принадлежат почти все земледельческие угодья на острове, которые держат под контролем автомобильные грузоперевозки, сети розничной продажи и «безопасность» коммерсантов и продавцов?.. Этих Салина из Палермо? Эту семью?

— Мы предприниматели!

— Конечно, милочка! И мы, Шьярра из Катании, тоже! Проблема в том, что на Сицилии сто восемьдесят четыре мафиозных клана, сгруппированных вокруг всего двух семейств: Шьярра и Салина, «двойного S»[46], как называют нас борющиеся с мафией власти. Мой отец, Бернардо Шьярра, в течение двадцати лет был доном[47] острова, пока твой отец, преданный кампиери, с которым никогда не возникало проблем, потихоньку не завладел основными предприятиями и не прибрал к рукам самых влиятельных капо[48].

— Дория, ты с ума сошла! Христом Богом молю тебя: замолчи!

— Что, не хочешь узнать, как твой отец убил великого Бернардо Шьярру и подчинил себе преданных моему семейству капо и кампиери?

— Дория, замолчи!

— Так вот, он воспользовался тем же способом, какой выбрали и мы для того, чтобы покончить с твоим отцом и братом Джузеппе: инсценировкой автомобильной аварии.

— У моего брата было четверо детей! Как вы могли такое сделать?

— Ты что, ещё не поняла, дорогуша Оттавия? Мы — мафия, «Коза Ностра»! Весь мир принадлежит нам! Уже наши прадеды были мафиози. Мы убиваем, держим под контролем правительства, закладываем бомбы, стреляем из лупар[49] и следуем омерте. Никому не дано пренебречь правилами и не выполнить вендетту. Твой отец, Джузеппе Салина, не принял её во внимание и ошибся. И знаешь, что самое смешное?

Я слушала её, до боли стискивая челюсти и пытаясь дышать и сдерживать слёзы, при этом мои лицевые мышцы сжимались в гримасу боли, которая, похоже, была ей очень по душе, потому что она улыбалась так радостно, как получающие подарок дети. Вся моя жизнь рушилась. Я закрыла глаза, потому что их жгло слезами и потому что я задыхалась от стоявшего в горле кома. Дория была ужасно злым человеком, просто воплощением извращения, но, возможно, я всего этого заслуживала за то, что закрылась в мире грёз, чтобы не видеть действительность. Я выстроила воздушный замок и спряталась там, чтобы никто не мог меня ранить. И в конце концов все усилия оказались напрасны.

— Так вот самое смешное, что у твоего отца никогда не хватало силы характера на то, чтобы быть доном. Он был кампиери, и ему нравилось быть всего лишь кампиери, но за ним стоял некто, у кого были необходимые для войны за власть силы и амбиции. Знаешь, о ком я, дорогуша? Нет?.. О твоей мамочке, подружка дорогая, о твоей маме, Филиппе Цафферано, женщине, которая в данный момент является… доном Сицилии!

И она весело рассмеялась, размахивая в воздухе руками, чтобы было ясно, насколько смешным ей это кажется. Я глядела на неё не мигая, не пытаясь скрыть боль в выражении лица, просто глотая слёзы и сжимая губы. «Когда-то в жизни, — думала я, — я, должно быть, сделала что-то ужасное, чтобы собрать теперь такой урожай ненависти».

— Филиппа, твоя мать, чувствует себя на вилле «Салина» в безопасности и при власти, так что скажи ей, чтобы там она и оставалась, никуда не выходила, потому что снаружи её подстерегают бесчисленные опасности.