Фабиола презрительно поморщилась. Упорство Цезаря, продиктованное то ли высокомерием, то ли верой в то, что наступивший мир и обилие новых реформ сломили упорство недоброжелателей, делало его легкой жертвой для целой толпы решительно настроенных убийц.

— Друзья, — постучал по столу Марк Брут. — Начнем?

Разговоры стихли, воцарилась чуткая тишина. Фабиола замерла в напряжении — уж она-то больше других желала смерти диктатора.

— На предыдущем заседании мы решили, что удобнее всего совершить задуманное в мартовские иды, — начал Марк Брут.

— Иды? Ведь это уже завтра? — робко переспросил дородный сенатор.

— Вот именно, — ядовито отозвался Марк Брут и обвел глазами стол. — Время пролетело быстро, однако мы дали слово.

По залу прошел нервный смешок, и Марк Брут удовлетворенно кивнул: никто не попытался отказаться от участия.

— Цезарь в последние дни нездоров, — заметил кто-то. — Он может и не пойти в сенат.

— До отправки в Дакию нужно покончить с важными вопросами, — задумчиво напомнил Лонгин. — Цезарь не захочет пропускать обсуждения.

— В делах он неутомим, — согласился Требоний. — Не придет, только если будет лежать полумертвым.

— Может, кого-нибудь послать к нему домой? Убедить, подстегнуть? — предложил Басил.

— Отличная мысль! — воскликнул Марк Брут. — Кто хочет?

Прежде чем хоть кто-то успел ответить, в коридоре разнесся знакомый голос:

— А где Фабиола?

Девушка вздрогнула.

Впрочем, не одна она узнала интонации Брута. Нобили, как застигнутые врасплох воришки, замерли на месте.

Бенигн за дверью неловко кашлянул.

— Что, господин?

— Фабиола здесь? — требовательно спросил Брут. — Отвечай!

— Да, господин, — пробормотал великан, опасаясь ярости Брута.

— Отойди.

Фабиола отпрянула от двери, через миг створки распахнулись, и на пороге возник хмурый Брут.

— Любимый, — начала она, не зная что сказать. — Как неожиданно…

Брут, не ответив, оглядел сидящих и замер от изумления при виде стольких знакомых лиц. Нобили робко опускали глаза, и лишь Марк Брут, Лонгин и Требоний выдержали его взгляд.

— Рад тебя видеть, брат, — приветствовал его Марк Брут. — Нам тебя не хватало.

— Что происходит? — Любовник резко обернулся к Фабиоле.

— Сам знаешь, — вмешался Требоний.

Брут вспыхнул.

— Собираетесь убить Цезаря?

— Собираемся избавить Республику от деспота, — уточнил Лонгин под одобрительные восклицания остальных. — И вернуть прежний порядок.

— Ясно, — кивнул Брут, мрачно вглядываясь в лица присутствующих.

— Посмотри, как нас много, — мягко начал Марк Брут. — Мы не просто сборище фанатиков. Ведь наши взгляды разнятся. Нас объединяет одно: ненависть к тирании.

— Тирании? — прошептал Брут, глядя в глаза брату.

Боль в его голосе обожгла Фабиолу, как огнем. Как ни мечтала она, чтобы любовник присоединился к заговору, его мучения были ей невыносимы.

— Да, — горячо подтвердил Марк Брут. — Республикой правит тиран. Сенат — лишь название, мы — марионетки в руках Цезаря.

Услышав пробежавший по залу гневный ропот, Брут вздохнул.

«Митра! — взмолилась Фабиола. — Пусть он к нам присоединится!»

— Ты ведь сам знаешь, что это правда, — сказала она, подходя к любовнику. — Вся власть теперь у Цезаря.

— Авгуры пророчат на завтра беду, а Цезаря на всех углах уже зовут царем, — прошептал Брут. — Царем Рима.

— Ты с нами? — спросил Требоний.

Брут закусил губу. Фабиола, притихнув, едва смела дышать.

Марк Брут, отодвинув сиденье, поднялся.

— Наши предки избавили Рим от последнего тирана. Пришло время повторить их подвиг. Наш долг — в этом участвовать.

Повисла долгая тишина, и как Фабиола ни жаждала убедить любовника в правоте их дела, она прикусила язык: Брут должен решить сам. Другие, как она знала, тоже не станут его принуждать, и девушка лишь ждала, что победит: здравый смысл Брута или его безмерная верность Цезарю?

Марк Брут протянул правую руку.

— Каково твое решение?

Промедлив лишь миг, Брут обменялся с братом рукопожатием.

— Я с вами. Во имя блага Республики.

По залу пронесся облегченный вздох. Радость Фабиолы не знала границ: сейчас, перед самым решающим днем, нельзя рисковать. Отказом Брут подписал бы себе смертный приговор.

— Когда? — спросил он.

— Завтра, — ответил Марк Брут. — На заседании сената.

К чести любовника Фабиолы, он даже не моргнул.

— Ясно. Цезарь болен. Вы уверены, что он придет?

— Возможно, придется его подтолкнуть, — признал Лонгин. — Мы как раз решали, кто зайдет к нему завтра утром.

— Давайте я, — предложил Брут.

— Точно?

Тот решительно кивнул.

— Прекрасно, — улыбнулся Марк Брут. — А остальные соберутся в сенате. Пораньше. Повод есть: сын Лонгина завтра надевает тогу.

— Напасть на Цезаря сразу, как придет? — задумчиво проговорил Басил.

— Лучше не надо. Слишком много свидетелей, — вмешался Лонгин. — Пусть вылезет из носилок и вступит внутрь.

— И я к нему подойду, — вызвался Цимбр, бывший республиканец. — Попрошу разрешения вернуть брата в Италию.

— А мы окружим Цезаря, будто просим за Цимбра, — добавил Марк Брут. — Усыпим подозрения.

— Достанем оружие, — мрачно ухмыльнулся Лонгин, открывая деревянный футляр для стилуса. Достав оттуда кинжал с рукояткой из слоновой кости, он сделал резкий жест, словно вонзая клинок во врага. — И покончим с делом.

Взгляды всех устремились на маслянисто сверкавшее лезвие. Никто не возразил.

— А как же Антоний? — помолчав, спросил Брут. — Не будет же он молча смотреть, как нападают на Цезаря. Его тоже убить?

— Почему бы и нет? — сощурился Лонгин. — Гордец и выскочка.

— Отлично, — согласился Гальба. — Одни боги знают, что он затеет, если его не убить. — Крутой нрав Антония был хорошо известен всей Италии.

Фабиола вновь мысленно возблагодарила Митру: избавиться одним ударом от двух врагов — это ли не счастье?

— Нет, — громко заявил Марк Брут. — Мы не шайка бандитов, мы действуем в интересах Республики. После гибели Цезаря должны состояться свободные выборы, и сенат возобновит работу, как прежде. Антоний не сможет этому помешать. — Он обвел взглядом остальных, готовый отстаивать свое мнение.