Тарквиний молча провел рукой внутри рассеченного тела.

— Ничего, — объявил он и, поймав обеспокоенный взгляд Ромула, добавил: — Не унывать. Главное обычно видно на печени и сердце.

Сглотнув горечь, подступающую к горлу, Ромул велел себе успокоиться.

Тарквиний, орудуя острием ножа, уже отделял от диафрагмы печень — более пурпурного оттенка, чем у курицы, и тоже чистую, без пятен и паразитов. Левой рукой, как и в прошлый раз, гаруспик поднял ее к небу и обратился с молитвой к Тинию. Ромул вслед пробормотал свою просьбу и, замерев, остановил взгляд на Тарквинии.

Миг — и движения гаруспика резко изменились. Застыв на месте, он удивленно выдохнул.

— Так вот почему вас с Фабиолой всегда застигает гроза, — пробормотал он. — Слухи не лгут.

Ромул, сам того не замечая, уже вытянул шею и через плечо Тарквиния глядел на печень.

— Цезарь? — прошептал он. Случись кому-то из авгуров увидеть то, что открылось его глазам, Рим уже всколыхнулся бы от волнений. Вероятно, недавние сплетни о том, что Цезарь задумал перенести столицу в Александрию, появились именно так. И хотя Ромул не собирался распространять опасный слух, он не мог остаться в неведении. — Расскажи!

— Его собираются убить. Цезарь все-таки не бог. — Тарквиний проницательно посмотрел на Ромула: жизнь и смерть диктатора мало для него значили, а вот Ромула смерть Цезаря затронет сильнее. По многим причинам.

Ромул, сжав кулаки, попытался преодолеть тошноту.

— Кто?

Глаза Тарквиния смотрели куда-то вдаль.

— Олиний знал, о чем говорил. Невероятно.

— Твой наставник знал об убийстве Цезаря? Десятки лет назад?

Тарквиний, не отвечая, разглядывал печень, и Ромул не стал его торопить: пусть увидит все, что можно.

— Большая группа мужчин, — через мгновение выговорил гаруспик. — Сановные нобили разных кругов — и бывшие помпеянцы, и давние сподвижники Цезаря. Больше полусотни.

Ромул пал духом. Значит, нобили у публичного дома, виденные Маттием, — заговорщики. Радовало лишь то, что гаруспик не упомянул женщину. Может ли Фабиола не знать? Но ведь дело происходит в Лупанарии? Ромул закусил ноготь и попытался успокоиться. Говорят, что Цезарь отплывает в Дакию и Парфию через неделю…

— Когда нападут?

Тарквиний потрогал печень окровавленным пальцем.

— Видимо, завтра. В мартовские иды.

— Уже завтра? Точно?

Гаруспик взглянул еще раз.

— Точно.

— Я его предупрежу, — тут же решил Ромул.

— Ты понимаешь, на что идешь?

Под всеведущим взглядом темных глаз Ромул в очередной раз засомневался: не поведала ли Фабиола гаруспику свои фантазии об отцовстве Цезаря? Или, может, для него это не тайна и без Фабиолы? Юноша вдруг замер в нерешительности: неужели друг знает, что на самом деле случилось с их матерью? И Цезарь — насильник? Ромул не находил в себе сил спросить: окажись ответ не тем, которого он ждет, у него не хватит духу исполнить то, что велит совесть! Надо действовать, иначе толпа нобилей убьет Цезаря ради собственной выгоды!

— Да, — просто ответил он. — Понимаю.

Тарквиний склонил голову.

— Тогда завтра утром ступай в дом Цезаря. Прежде чем он направится в сенат.

— В сенате все и случится?

Гаруспик кивнул, и Ромул непроизвольно потянулся за кинжалом на поясе. Надо будет взять и гладиус. Если потребуется, он защитит Цезаря ценой собственной жизни. Цезарь это заслужил.

— Это не все, — вдруг тревожно бросил Тарквиний. — В деле замешана женщина.

Ромул, замерев с именем Фабиолы на устах, воззрился на гаруспика.

— Прости, — виновато добавил тот.

Юноша проглотил комок в горле. Неизвестно, собирается ли сестра участвовать в убийстве, однако перед глазами неотвязно всплывала одна и та же картина: как Фабиола вонзает кинжал в Цезаря. Он в ужасе отступил на шаг.

— Что тут без меня было? — вдруг послышался звонкий голос подбежавшего Маттия.

— Ничего особенного, — через силу пробормотал Ромул. Не слушая окликов Тарквиния, он шагнул прочь и смешался с толпой.

* * *

Фабиола, как обычно при обсуждениях, почти не раскрывала рта: в глазах многих, если не всех заговорщиков она была всего лишь женщина, пусть умная и красивая. Убийство — дело мужское, как любезно шепнул ей кто-то из присутствующих. Знал бы он! Впрочем, рабское происхождение тоже не прибавляло ей авторитета, особенно когда речь шла об убийстве величайшего государственного деятеля. Так что Фабиола в конце концов смирилась со своей ролью и на встречах заговорщиков послушно сидела в стороне, наблюдая за развитием замысла.

При появлении Требония по залу пронесся довольный шепот. Двух дюжин сидений вокруг стола, на котором красовались кувшины разбавленного вина и блюда с угощением, хватало не на всех присутствующих, однако для Требония место было оставлено заранее.

— Наконец-то, — кивнул Марк Брут, побарабанив пальцами по столу. — На два слова, не возражаешь?

Требоний, извиняясь перед сидевшими, прошел на место и сел рядом с Марком Брутом, который тут же зашептал что-то ему на ухо.

Фабиола отвернулась, чтобы скрыть улыбку. Брут, присоединившийся к заговорщикам чуть ли не последним, мгновенно стал одним из самых активных участников и теперь вел себя так, будто присутствовал при заговоре с самого начала. Кивнув Бенигну, который тут же встал у входа — следить, чтобы никто не подслушал, — Фабиола тихо прикрыла дверь и, пользуясь своей незаметностью, принялась разглядывать собравшихся. Сервий Гальба, коротышка с глазами навыкате, сидел рядом со своим доверенным другом, плечистым и толстошеим Луцием Басилом. У обоих имелись счеты с диктатором: из-за близости к Цезарю Гальбу не выбрали консулом накануне перехода Рубикона, а Басилу темные дела помешали стать наместником провинции. Фабиоле не пришлось их долго уговаривать. Правда, оба ей были противны, но их ненависть к Цезарю все извиняла.

Кассия Лонгина, бывшего некогда правой рукой Цезаря, Фабиола впервые встретила на пиру пять лет назад. Лонгин рассказывал ей о Каррах и тех ужасах, которые пришлось пережить армии Красса. Узнав, что при Каррах сражался и Ромул, седой ветеран попытался утешить Фабиолу, чем навсегда завоевал ее признательность. Поймав теперь взгляд Лонгина, она улыбнулась, получив в ответ приветливый кивок. «Нужно свести их с Ромулом», — подумала она, однако тут же сжалась от вины: сначала нужно ведь помириться… Тряхнув головой, она велела себе пока не думать о брате. Убийство Цезаря важнее.

При таком внушительном числе заговорщиков Фабиола уже не сомневалась в успехе. Пусть даже не многим хватит мужества нанести первый удар — они последуют за более смелыми. В глазах Фабиолы собравшиеся походили на стаю псов, готовых растерзать самого слабого. Цезарь, к счастью, не сможет им противостоять: по обычаю римских нобилей, он появлялся на публике облаченный в тогу и безоружный. Диктатор даже отказался вновь призвать испанскую стражу, как ни уговаривал его Антоний. Цезарь объявил, что не желает жить в страхе и под неотступной охраной.