«Под Кремсом высланы были у нас в стрелки гренадеры высокого росту с длинными султанами, и французы дробные, малые, били их из-за камней, как хотели. Русский гренадер, сильный, рослый, могший идти со штыком на десятерых неприятелей, падал мертв от пули, пущенной из-за куста бессильным французом».

А вот Крымская война, река Альма, сражение 8 сентября 1854 года:

«Войска бывшего 6-го корпуса были настоящими войсками парадными, отличались выправкой, выбором людей, молодцеватостью и тонким знанием всех эволюций и мелочей устава. Грозная атака наших батальонов, эта стальная движущаяся масса храбрецов, чрез несколько шагов воображавшая исполнить свое назначение – всадить штык по самое дуло ружья, – каждый раз была неожиданно встречаема убийственным батальным огнем… Схватиться с неприятелем нашим солдатам не удавалось. Неудача повторявшихся несколько раз наступлений привела нас в состояние остервенения: солдаты массами, без команды, бросались вперед и без толку гибли». От пуль английской пехоты.

Но, судя по книге, для Драгомирова никакой такой истории не существует, и он всю свою книгу доказывает, что, к примеру, не имеет никакого значения тот факт, что пруссаки уже имели казнозарядные игольчатые винтовки. Винтовки, позволявшие пруссакам вести в 4 раза более частый огонь, нежели австрийцы с их винтовками дульного заряжания! Драгомиров упорно уверяет, что главное, чтобы солдат был храбрый, а чем он вооружен, большого значения не имеет! Главное, чтобы наши солдаты не боялись бежать в штыковую атаку навстречу выстрелам! Вот в чем дело! Пруссаки не боялись бежать навстречу выстрелам, поэтому и побеждали.

И артиллерия для Драгомирова тоже дело вспомогательное. К примеру, Драгомиров учит:

«Говорят, что батарейные нарезные орудия могут разрушать даже бруствера: опять мирное воззрение, ибо в нем упущено из виду, что выигрыш времени на войне – самое важное и что лучше взять бруствер штурмом, нежели уничтожать его подобным образом. Это выгоднее во всех отношениях: и скорее, да и меньше будет потерь в людях».

Взять бруствер штурмом? Потерь будет меньше? Ведь уже закончилась гражданская война в США и от увлекающихся статистикой американцев уже было известно, что солдаты за бруствером несут потерь в три раза меньше, чем атакующие брустверы. А у Драгомирова от взятия брустверов без артиллерии потери уменьшаются…

Вот это и есть догматизм в его самом поганом виде.

И еще интересный момент. Драгомиров поехал наблюдать Австро-Прусскую войну после преподавания тактики в Академии генштаба, то есть уже будучи «серьезным» теоретиком. И по Драгомирову, само собой разумеется, если пруссаки выиграли войну, то, значит, именно пруссаки и являются самыми большими военными теоретиками, а австрийцы военной теорией пренебрегали. Как же иначе?

Но военная теория, как и любая другая теория, тем совершеннее, чем больше вопросов в ней проработано. А эти вопросы теории излагаются на бумаге, и чем больше исписанной бумаги, тем совершеннее теория. (Достаточно взглянуть на девятьсот страниц убористого шрифта книги Клаузевица «О войне», чтобы понять, о чем я говорю.) А вот эти проработанные военной теорией вопросы помещаются в распорядительные документы Армии – уставы, инструкции, приказы. Таким образом, чем лучшая в данной армии военная теория, тем толще в ней уставы, инструкции и приказы и тем более свято к ним относятся.

И, похвалив пруссаков за любовь к теории, одновременно поругав австрийцев за пренебрежение к теории, Драгомиров дает некоторые подробности о размерах руководящих документов в обеих армиях и об отношении к ним офицеров.

Вот, к примеру, и прусский (принц Фридрих-Карл), и австрийский главнокомандующий армиями (фельдцейхмейстер (генерал от артиллерии) Людвиг Бенедек) накануне войны написали войскам инструкции, как воевать. И вот как эти инструкции охарактеризовал сам Драгомиров:

«Половина только инструкции Бенедека, теперь появившаяся, занимает 18 страниц мелкой убористой печати: и с подобными инструкциями обращаться к людям, которые не имеют охоты к чтению! Принц Фридрих-Карл написал инструкции, которые обе легко умещаются на трех больших почтовых листах не очень убористого письма. Перед войной учить поздно, а нужно только намекнуть; если же приняться учить, то, пожалуй, не учившегося прежде собьешь и с последнего толку.

Должно, впрочем, сказать, что стоит только прочесть инструкцию, дабы убедиться, что бенедековского в ней разве одна только подпись.

Есть в инструкции и дельные вещи, но они завалены таким множеством ненужных мелочей, что в массе последних невольно стушевываются. Это скорее диссертация, и притом не из лучших, чем инструкция для руководства войскам, объявляемая предводителем армии в такую торжественную минуту, как начало войны».

Так кто тут теоретик – австрийцы с их диссертациями или пруссаки с короткими указаниями?

Причем что касается обязательности следовать теориям (уставам и инструкциям), то Драгомиров именно у пруссаков отмечает полную свободу от этого, причем начиная от главнокомандующего, который в своих инструкциях чихнул на уставы прусской армии, кончая офицерами:

«Особенно я мог это заметить в офицерах генерального штаба. Они совершенно свободны от немецкой страсти к систематизации, а следовательно, к теоретической односторонности воззрений на военное дело вообще».

Драгомиров попрекнул австрийских офицеров за то, что у них не было охоты читать теоретические работы. Хорошо. Но что нам австрийцы? И у меня вопрос: а в русской армии вот эту книгу Драгомирова кто-нибудь читал? У офицеров той российской армии была у кого-либо охота читать книги на темы военной теории? Ведь если опусы Драгомирова кто-то читал, то указал бы Драгомирову на бросающиеся в глаза ошибки, и Драгомиров исправил бы их в последующих изданиях.

Вот Драгомиров, возможно, чтобы в чистом виде показать, что незнание теории губит даже прекрасных честных офицеров, хвалит австрийских офицеров за их самоотверженность:

«Страшная потеря офицеров показывает, что если они и не совсем ловко исполняли свои боевые обязанности, зато не задумывались перед возможностью честно лечь в бою. Для людей, которые были равнодушны к мысленной работе по своей специальности в мирное время, но для которых долг и честь не пустые слова, это единственный исход, который примиряет с ними за предшествующую ошибку. Они не последовали мудрому совету сочинителя инструкции, который располагал их не очень рисковать собою».

И все бы было хорошо, но Драгомиров основывает этот вывод на соотношении потерь сторон в бою у Находа и приводит их: «Австрийцы потеряли …227 офицеров, 7145 нижних чинов, …пруссаки – 58 офицеров, 1280 рядовых». И не нашлось никого среди его тогдашних читателей, чтобы произвести простой расчет: у австрийцев была потеря одного офицера на 32 рядовых, а пруссаки потеряли одного офицера на 22 рядовых. То есть это у пруссаков была «страшная потеря офицеров», если говорить об офицерской чести, а не просто о количестве убитых.

Драгомиров был не только певец штыка – он всю свою жизнь был яростный противник скорострельности стрелкового оружия. Объяснение у него такое: чем более перепуган солдат, тем чаще он стреляет. И если дать перепуганным солдатам возможность быстро стрелять, то на такую армию патронов не напасешься.