Он встал и, не оглядываясь, двинулся вглубь острова.

— Потапка, я тебя прошу — не ходи с нами! — горячо зашептала девушка на ухо зверю. — Подожди здесь, а? Мне… Мне надо с ним поговорить…

— Ладноть, — вздохнул Потап. — Ты только это, осторожней там…

Ласка почти бегом догнала Озорника и пошла рядом, закусив губу. Слова теснились на языке — но не те, что нужно, совсем не те… Это уже сто раз было сказано…

— Лёва! Объясни мне ещё раз, что ты собираешься сделать…

— Скоро ты всё увидишь, — откликнулся Осокин. — К чему лишние разговоры? А впрочем, изволь. Это будет похоже… Ну, даже не знаю — на что. Вольное сообщество астероидов, танцующих в ночном небе. Сотни малых миров — и я надеюсь, что их обитатели будут немножко мудрее; станут беречь и хранить свой дом, поймут, как он нежен и хрупок… Человечеству предстоит очень сильно измениться, Ласка. Преодолеть свою алчность, свою глупость, свою корысть — иначе у него не будет шансов на выживание… Ты скажешь, это слишком жестокий урок. Да… Я не оставляю людям выбора, это так. Многие погибнут… Хотя и не столь многие, как тебе кажется, но жертв не избежать, конечно… Мы ленивы, милая. Слишком ленивы, чтобы поменять в этой жизни хоть что-то. А те, кто искренне этого желает и пытается… Они слишком слабы. Я хочу, чтобы каждый — каждый! Ощутил себя песчинкой на берегу бушующего океана и задумался о том, кто же он такой и зачем пришел в этот мир.

— Лев, постой… Ты хочешь вмешаться в небесную механику… И помоги нам бог, я отчего-то верю, что это тебе по силам… Но ты же не можешь знать, чем обернется твоё вмешательство… Все расчеты… Представь — одна-единственная переменная, которую ты не учел… Не знал…

— Ты не понимаешь! — покачал головой Озорник. — Мир совсем не таков, как тебе кажется. Это словно в театре… Помнишь тот, в который мы пошли на Пикадилли? Опускается один занавес — и там нарисовано море и плывущий корабль; опускается другой — и действие переносится в горы… То, что ты считаешь незыблемыми физическими законами — всего лишь условность… Такая же, как слова на песке. Их так легко смести и написать новые… Системы Коперника, Птолемея, античные представления о мире — я могу реализовать любую из этих схем. Могу сделать центром мироздания Землю, могу поместить весь мир на спину гигантской черепахи и заставить её плыть по бесконечному океану…

Они прошли через весь остров и поднялись на кромку обрыва. С обеих сторон клубилась водяная взвесь. Всё вокруг было мокрым — нескончаемый дождь орошал поросшие мхами скалы. Здесь, возле самого водопада, разговаривать было почти невозможно. Рёв падающей воды был столь громким, что приходилось кричать, и беседа словно сама собой превращалась в ссору.

— А что будет с нами?! — напрягая голос, выкрикнула Ласка. — Ты подумал об этом?! Что будет со мной — и с моим будущим ребёнком?! Ты хоть представляешь, какие силы собираешься задействовать?! Да мы перед ними — ничто!

— Успокойся. Я уверен, что нам ничего не грозит… Ну, почти уверен.

— Почти?! — от ярости и возмущения у неё не хватало слов. — Почти!

— Ладно, перестань, — сказал Озорник. — Этот спор можно продолжать целую вечность. Пора начинать.

Он сдернул с глаза повязку, скомкал её, и широко размахнувшись, зашвырнул в кипящую пропасть. Левый глаз пульсировал зелёным огнём; он казался смотровым окошком в какой-то адской топке…

— Посмотри на себя! — выкрикнула Ласка, нащупывая в кармане холодную рукоятку пистолета. — Ты ведь уже не человек!

Осокин что-то сказал, почти неслышно за рёвом воды — вроде бы, «ошибаешься» — и достал из-за пазухи Лексикон…

— Я не позволю тебе сделать это! — девушка выхватила пистолет, взвела курок и направила ствол в грудь Озорника. Их разделяло всего три шага. Осокин поморщился и снова что-то произнёс, должно быть, «отдай». Девушка покачала головой. Он шагнул к ней, протягивая руку… И Ласка нажала на спуск.

Выстрел прозвучал сухо, будто щелчок, как-то несообразно с мощной отдачей. Роба на груди Озорника словно взорвалась; пуля отшвырнула его назад. Он рухнул навзничь, скорчился, заскреб пальцами, сдирая с камней мох… И замер в неподвижности. Лексикон выпал из его руки, и стальной переплёт вновь стал неуловимо менять облик, не даваясь глазу…

— Ради моего ребёнка, — прошептала Ласка. — Он должен жить. Обязательно.

Осторожно, чтобы не поскользнуться, она спустилась с утёса и пошла назад. На полпути её встретил Потап. Вид у медведя был встревоженный.

— Это… Стреляли навроде… Ты как?

— Я в порядке. Пойдём отсюда, Потапка.

— Озорник-от где?

— Его больше нет, — собственный голос показался Ласке неестественно-звонким, словно натянутая до предела струна. К горлу подкатил горячий комок, в глазах всё расплылось…

— Как так нет? — не понял медведь

— Я… Его… Убила, — выдавила Ласка и разрыдалась.

Получасом позже они сидели на берегу и смотрели на воду. Река огибала остров, вспухала порогами, кружила в водоворотах клочья пены… Преодолеть такое течение на вёслах казалось делом безнадежным. «Не беспокойтесь об этом» — улыбнулся Озорник, когда прямо по курсу возник водопад; и они перестали думать о том, как будут возвращаться — ведь с ними был он, чародей, способный остановить реку или обернуть её вспять…

— Ладноть, тут сидючи, далеко не уедем… — покряхтел медведь. — Сделам так: поднимемся ровно посерёдке, сколь сил хватит, а потом сразу к берегу. Авось, в буруны не затянет…

Ласка нехотя поднялась. Потап предлагал единственный разумный выход: других способов выбраться с острова-ловушки, похоже, не существовало. Вся надежда была на могучие, не чета человеческим, мускулы зверя — но хватит ли их на то, чтобы выполнить задуманное? Что ж, спокойно подумала девушка; скоро я это узнаю. Минут через пять…

***

Прошло немало времени, прежде чем он шевельнулся и застонал. Нескончаемая морось — приносимая ветрами водяная пыль, успела пропитать всю одежду, так что, очнувшись, он тут же начал дрожать от холода. В груди поселилась тупая боль. Крайне осторожно, словно боясь разбить хрупкое стекло, он расстегнул робу и сунул руку за пазуху. В ладонь лег покореженный кусок металла: серебряная кокарда, изображавшая некогда оскаленную волчью морду. За прошедшие месяцы благородный металл покрылся неопрятными темными пятнами окислов. Вещь была безнадежно испорчена — ударившая в эмблему пуля смяла её, сама превратившись в толстую свинцовую лепёшку.

— Да уж, нарочно так не попадёшь… — хрипло вымолвил Озорник и усмехнулся; впрочем, усмешка тут же сменилась гримасой боли.

«Похоже, ребро сломано… Черт бы побрал всех женщин и карманные пистолеты!». Опираясь о скользкий камень, он