новую родину. Со временем, конечно, мы истребим самых опасных и беспощадных тварей; это всего лишь вопрос времени.

Забавно: перечитывая написанное, я поймала себя на мысли, что в жизни не изъяснялась такими длинными и велеречивыми фразами. Пожалуй, идея с дневником и в самом деле не столь уж плоха: что, если со временем он поможет мне лучше понять хотя бы саму себя? Нам вообще многое теперь приходится осознавать заново, начиная от собственного места в мире до его устройства и законов, им управляющих. Более полутысячи малых планет (пятьсот шестьдесят две, если быть точной: я помню, что видела это число в записях Льва Осокина, а недавно его опубликовали в газетах — Астрономическое Общество Глории не сидит сложа руки), вращаются по сложным орбитам. Ни Солнца, ни Луны больше нет. Первое заменяет скопление шарообразных светящихся тел в центре системы, вторую — сотни малых миров, мерцающих в ночном небе: топазы, опалы, аквамарины… Это и впрямь очень красиво: они все разные, словно самоцветные камни, брошенные на синий бархат небосвода… Именно синий, а не черный: ночью теперь не бывает по-настоящему темно. А звёзд больше не видно, да и существуют ли они хоть где-то? Это кажется невозможным, невероятным — но… Если наш мир и впрямь — всего лишь текст, написанный Знаками, то и Солнце, и мельчайшая из песчинок на морском берегу суть объекты равновеликие. И то, и другое не более, чем слово… Сильвио Фальконе считает, что Огненные Планеты, наши дневные светила, созданы из внутренних областей Земли, из её мантии и ядра. Быть может, он прав; даже наверное. Сильвио, безусловно, один из умнейших людей нашего времени. Впрочем, я никогда не забываю того, что рассказывал об этом человеке Джек. Не думаю, что мы когда-нибудь станем друзьями…

Тогда, увидев крушение мира, став свидетелями образования малых планет (сперва титанические куски тверди неправильной формы, парящие в небе, но чем дальше — тем более округлые очертания они принимали) мы были поражены, раздавлены чудовищностью постигшей нас катастрофы. Мы объединились — вчерашние враги, преследователи и преследуемые. Пинкер, похитивший меня старик, взялся отвести нас обратно, в Новый Йорк. Мы ещё не знали, что города больше не существует, и строили планы, с подозрением косясь друг на друга. Идти было тяжело. Привычные ориентиры исчезли: ни Солнца, ни Луны, ни звёзд; линия горизонта — рукой подать, вдобавок, с каждым днём она меняла очертания (наш астероид тоже превращался в шарообразное тело, и это происходило вопреки всем законам небесной механики — точнее, в полном соответствии с новыми законами, о которых мы ещё не имели представления). По джунглям носились обезумевшие животные, в небе с криками метались бесчисленные стаи летучих ящеров. Компасы перестали действовать. Лишь спустя месяц мы вышли к людскому поселению. Это была небольшая религиозная община; они называли свой край «Сентлэнд» — «святая страна» на бритиш. Простодушные и гостеприимные, эти люди возделывали землю, защищали её по мере сил от напастей — и принимали отчаявшихся и заблудших; в те времена таких было немало. Остатки Нового Йорка погрязли в грабежах и бесчинствах, люди бежали оттуда целыми семьями — и многие нашли своё пристанище в фермерском краю. Наш маленький отряд пришелся весьма кстати.

Поначалу на такую странную компанию смотрели настороженно — особенно на Потапа и призраков; неизвестное пугает много больше привычных опасностей. Но близился сбор урожая, и лишние руки были весьма кстати — особенно, если они умели держать не только серп, но и винтовку. К тому времени община уже успела пострадать от разбойников и мародёров. Наше оружие и опыт пришлись весьма кстати. Потап вскоре сделался всеобщим любимцем. Казалось, нет того, чего он не умеет (кроме свободного владения бритиш, пожалуй — язык давался ему с трудом). Он выстроил дом — для нас; а после много помогал ребятам покойного Стерлинга и нашим бывшим пленникам.

Пинкер вскоре покинул общину, и никто не знает, что с ним сталось. Ну, а мы… Мы остались. Беженцы всё прибывали и прибывали, поселение разрасталось — и незаметно из деревенских жителей мы сделались горожанами. Как-то само собой получилось, что «стим бойз» начали следить за порядком. Забавно: при жизни они сами были сорвиголовами, пиратами и авантюристами… Преследовать негодяев и усмирять пьяные ссоры призраки умеют, как никто другой. Служба в полиции стала для них не только профессией, но и спасением от одиночества. Они ведь знают, что подобных им больше не будет: инженер Лидделл унес тайну своего гениального изобретения в могилу.

Потапа выбрали шерифом. Под его руководством было уничтожено несколько крупных банд: боевой опыт московитского воина позволил расправиться с ними быстро и эффективно. Надо отдать должное местному населению: времена смуты длились недолго. Хорошие парни перестреляли плохих парней, и жизнь потихоньку стала налаживаться. Сейчас шерифы есть почти в каждом посёлке. Забавно: в народе их зовут «бэа», то есть «медведями» — и мне почему-то кажется, что эта традиция переживёт всех нас… Электрическую машину установили в полицейской управе. Долгое время она была уникальной, но год назад мы с Потапом, не афишируя этого, собрали ещё одну, совсем миниатюрную — она помещается на обеденном столе. Этот агрегат хранится у меня в кладовке: нельзя, чтобы «стим бойз», по вине несчастливой случайности либо злого умысла, остались без того единственного, что поддерживает их существование.

В свой срок у меня родился сын — замечательный здоровый малыш, самая большая радость, свет моей жизни. Всё прочее сразу сделалось не столь уж важным… И в какой-то мере такое положение вещей сохраняется и поныне. Конечно, незамужняя женщина с ребёнком — это не совсем то, чему будут рады в религиозной общине, но… Конец Света научил нас быть терпимее и милосердней друг к другу. Да и может ли быть иначе — ведь люди воочию узрели Гнев Божий… Пускай даже некоторые из нас знают, как всё обстояло на самом деле. Это знание не из тех, которым стоит делиться, и поэтому мы, не сговариваясь, храним молчание — я, Потап, Джек Мюррей и Сильвио. Когда придет время, я передам его сыну — вместе с историей его отца. Я расскажу ему всё, даже то, о чём мне самой не хочется вспоминать. Я больше не ношу оружия. В нём нет нужды. Я не покидаю городских стен: слишком много дел у меня здесь… Город Сентлэнд на планете Глория нуждается во мне. Приятное чувство, но и хлопот немало — на мне теперь вся городская школа, директорство плюс преподавание механики. Время летит незаметно…