Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Нет. У нас было два компьютера. Один — большой, на нем в основном работал я. Там хранилась общая корреспонденция. Кроме того, доктор Брасов пользовался своим note-book. У него был отдельный доступ в Интернет и, разумеется, пароли. Впрочем, я и так не имел обыкновения…
— Да, я помню, совать нос в дела шефа.
— Именно так. А вы что же, знакомы с этим материалами?
— Да. И, откровенно говоря, кое-что в них сильно меня удивило.
— Что же?
— Раздвоенность. Видите, ваш термин пришелся к слову. Прежде я говорила о неком алогизме.
— Это странно. Доктор Брасов был хорошим аналитиком, с логикой у него все обстояло прекрасно, можете мне поверить.
— Верю. Я и сама думала так же. И еще более удивлялась.
— Вы так и не скажете мне, в чем там было дело?
— Отчего же? Скажу. С одной стороны, доктор Брасов уверял герцога Текского в абсолютной исторической правоте Влада Дракулы. Его мужестве и так далее… С другой же — все больше приводил примеры беспримерной жестокости своего героя. И ни одного аргумента — в защиту. Только декларации.
— Это странно. Он обладал достаточным арсеналом аргументов. Да, это очень странно.
— Но объяснимо в свете того, что вы сейчас сказали о его сомнениях. Возможно, его отношение к приезду герцога было именно двойственным. С одной стороны, профессор почему-то очень ждал этого приезда и возлагал на него большие надежды. С другой же — едва ли не подсознательно пытался предупредить герцога о возможной опасности. Оттого и писал все больше о кровавых деяниях Дракулы. Однако я вас перебила. Простите. Речь шла о том, что вы не только знали, но и чувствовали, что происходит что-то неладное. В частности, эти визиты…
— Да. И в тот… в последний день я тоже чувствовал… Хотя он и не выпроваживал меня, как накануне. Но я чувствовал: он хочет, чтобы я ушел пораньше…
— Иными словами, в ту ночь он тоже ждал кого-то.
— И тот приходил. Я точно знаю…
— Откуда же?
— Запах. Когда под утро меня разбудили полицейские и вместе с ними мы вошли в квартиру профессора — там стоял этот запах. Необычный, пряный — скорее всего табачный. Такой же был в прошлый раз. И после первого визита. Я еще подумал тогда, что гость курил трубку. Или какие-то особенные ароматные и крепкие сигареты.
— Вы говорили об этом полицейским?
— Говорил, конечно. Но они, похоже, не слишком внимательно слушали.
— Значит, сначала сообщения по электронной почте, потом — три загадочных визита. Все это вкупе с серией таинственных убийств — и доктор Брасов начал сомневаться. А потом и вовсе оказался сломленным…
— Да, это очень точное определение. Он был сломлен, именно сломлен…
— А вслед за ним сломались и вы, Кароль?
— Я… я не знаю. Наверное, так. Но что бы вы делали на моем месте?
— Не знаю. Мне бы разобраться с тем, что должно делать — на моем. Впрочем, обещаю, к этому вопросу мы еще вернемся. А пока скажите мне вот что: в окружении доктора Брасова или среди тех людей, кто так или иначе оказался втянутым в водоворот этих событий, были врачи?
— Врачи?
— Врачи. Фельдшеры. Медсестры. Словом, люди, имеющие какое-то медицинское образование.
— Вроде нет… Хотя постойте! Этот грек из экспедиции доктора Эрхарда, Костас… Не помню его фамилии. Словом, тот, что остался жив… Он же врач. Да, совершенно точно. Про него так и писали — врач экспедиции…
— Действительно…
Газетная страница, воспроизведенная на экране монитора, вдруг совершенно явственно предстала перед глазами Полины.
Ночью в Лондоне, изучая бумаги герцога Текского, она изредка отрывалась от этого занятия, для разнообразия погружаясь в Интернет.
Поисковые запросы приносили некоторые плоды, на экране компьютера мелькали короткие информационные сводки и цветные копии газетных полос.
Эта была одной из многих.
Там было фото.
И подпись под ним.
«Врач экспедиции… — далее следовало длинное, труднопроизносимое греческое имя, — единственный из членов экспедиции избежал страшной участи».
На фото запечатлен был красивый смуглый мужчина, темноволосый и синеглазый.
«Прямо рекламный красавчик», — подумала она тогда.
И еще подумала, что такой могла быть реклама табака.
Теперь она вспомнила это точно, до мельчайших подробностей.
Впрочем, подробность была только одна.
Красивый грек на фотографии курил трубку.
— Боже правый, но почему вы не сказали мне всего этого раньше?
Он опрокинул стопку водки.
Еще одну.
Пятую или шестую по счету.
И снова вроде бы не почувствовал вкуса.
— Вы пьете как русский…
Стивен Мур внимательно наблюдал за Костасом Катакаподисом, удобно расположившись в мягких недрах роскошного кресла.
Голубой шелк, обильно расшитый золотом, — обшивка кресел и диванов в этом небольшом салоне, как, впрочем, и прочая обстановка, дышала византийской роскошью.
Тем же златотканым шелком были обиты стены каюты.
Золото вообще доминировало в этом пространстве: массивные позолоченные канделябры, золоченая бронзовая пантера, на спине которой покоилось массивное стекло низкого овального стола. Две других, похожих на лежащую в основании стола подругу как две капли воды, настороженно замерли у стойки бара.
Картины и зеркала в массивных золоченых багетах.
Пыльный, пятнистый комбинезон Стивена Мура откровенно диссонировал с помпезным интерьером «Ахерона».
Трое других мужчин, коротающих вечер на борту яхты, вписывались в него более органично.
Костас Катакаподис, доставленный сюда прямиком из подземного плена, первым делом запросился в ванну. Возможно, он несколько пришел в себя, разомлев в ароматной пене. Но как бы там ни было, облаченный в тяжелый шелковый халат, тоже, к слову, расшитый золотом, выглядел сибаритом — под стать общей атмосфере.
Вторым был лорд Джулиан. Этот расположился в позолоченном мире с обычным небрежным изяществом.
Третьим — хозяин яхты. Человек, предпочитающий теперь называться Ахмадом аль Камалем.
Встречу, назначенную лордом Джулианом накануне вечером, он предложил перенести из сонного Бухареста на побережье Черного моря, в Констанцу.
К ее причалу накануне плавно подошла роскошная яхта, вызвав в порту изрядный переполох.