Луч его фонаря, однако, плавал во тьме на изрядном расстоянии — акустика в подземелья была отменной.

— Что вы имеете в виду, старина?

— Воздух. Разве вы не чувствуете его?

— Откровенно говоря — ничего такого… Обычный воздух.

— В том-то и дело, что обычный. И даже приятный. А должно бы быть наоборот. Сырость, затхлость, возможно — тление.

— Вот вы о чем! Ну, в таких вещах я мало что смыслю. Это по вашей части. Хотите сказать, что эта пещера тоже целебная?

— Возможно, мистер Мур. И даже очень вероятно.

— Что ж, поскольку ничего более достойного мы не обнаружили, остается утешиться тем, что по крайней мере поправили здоровье… Хотя… Минуточку…

— Что там такое, мистер Мур?

— Пока не знаю… Однако кое-что… Кое-что не вписывается в общий пейзаж, так сказать…

Острый выступ на ровной, слегка шероховатой поверхности стены привлек внимание Стивена Мура.

Возможно, это была всего лишь обычная трещина, однако что-то заставило его задержаться на месте.

Несколько острожных движений ладони по острому камню, и… незыблемая твердь неожиданно легко поддалась.

Как в сказке или в страшном сне, несокрушимая стена медленно и совершенно беззвучно отступила, освобождая узкий проход.

— Мистер Мур? — Оставайтесь на месте, старина, и будьте готовы к любому повороту событий. Что бы ни случилось — не теряйте голову.

Стивен аккуратно протиснулся в образовавшийся разлом.

Впрочем, уйти далеко ему не удалось.

Луч фонаря немедленно уперся в стену и сразу же, сильно вздрогнув, описал по ней неровную дугу.

От неожиданности Стив едва не выронил фонарь.

Однако — удержал.

Но замер на месте, не в состоянии пошевелиться и вымолвить слово.

Противоположную стену он различал четко, однако непонятным образом вроде бы сквозь нее, а возможно — еще более странно, — из необъяснимого каменного плена на него в упор смотрели два глаза.

Немигающих, огромных, миндалевидных.

Вне всякого сомнения — это были человеческие глаза.

Стив наконец вышел из ступора.

— Черт побери… — Голос его прозвучал хрипло и очень тихо.

Так тихо, что наверняка Грэг, послушно замерший в своем дальнем углу, его не услышал.

Однако едва только последний звук глухого восклицания растворился в тишине, откуда-то, словно эхо, донеслись слова.

Впрочем, ни о каком эхе речи быть не могло.

Ибо это были совсем другие слова.

— Ни шагу больше! — произнес кто-то невидимый. — Заклинаю вас, ни шагу!

— Кто здесь?

Полина замерла на месте.

Рука, тянувшаяся к выключателю, остановилась на полпути.

Тело привычно — сказались тренировки с парнями из SAS — сгруппировалось, готовое к броску, удару, побегу — любому стремительному действию, продиктованному обстоятельствами.

— Кароль Батори. Простите, госпожа Вронская, я не мог больше ждать…

— Как вы сюда попали?

— Если вы не хотите со мной говорить — я уйду. Немедленно уйду. Если этого мало — можете вызвать секьюрити или полицию, как будет угодно.

— Посмотрим. Итак, вам срочно понадобилось со мной поговорить. Я слушаю.

— Собственно, это совсем не срочно. То есть формально никакой срочности нет. Понимаете?

— Не очень.

— Да, это трудно понять. Словом, у меня нет никакого срочного… дела, что ли, которое нужно было бы обсудить с вами. И вообще… никакого дела — понимаете? — в традиционном смысле. Или вопроса, который необходимо решить. Вот. Но я должен был объясниться, мне это было просто необходимо. После той дурацкой сцены в кофейне… Со стороны это было безобразно и отвратительно, наверное? Представляю… В общем, как только я пришел в себя, я понял, что должен встретиться с вами и объяснить — или по крайней мере попытаться объяснить — свое состояние. И поведение, конечно. Но оно, собственно, и было вызвано тем состоянием… Вот видите, я снова говорю путано. И только добавляю вам оснований считать меня сумасшедшим…

— Я вовсе не считаю вас сумасшедшим. Однако лучше будет, если вы сейчас успокоитесь. Рассудите: вы хотели поговорить со мной, предприняли с этой целью изрядные усилия — и добились своего. Я сижу и слушаю вас.

— Вы ведь психолог, госпожа Вронская?

— Да. Вы что же, пришли сюда в поисках психологической помощи?

— И да, и нет. Но «раздвоение личности» — это, кажется, по вашей части?

— Совсем не по моей. Это проблема для психиатра.

— Значит, дела мои плохи.

— Может, все-таки попытаетесь объясниться?

— Да, конечно. Иначе для чего же я здесь? Видите ли, госпожа Вронская…

— Меня зовут Полина.

— Благодарю. Полина. Красивое имя, редкое теперь. И по-моему, нерусское?

— Отчего же нерусское? Меня назвали в честь бабушки.

— Но Полина Виардо…

— О ней я как-то не задумывалась. Однако…

— Да-да… Простите. Разговор совершенно неуместный. Итак, Полина, как вам известно, я был ассистентом доктора Брасова. Это — так сказать — официально. А в сущности — его учеником, помощником, секретарем… Когда два с лишним года тому назад профессор решил оставить кафедру и вообще университет, я, не задумываясь, последовал его примеру. Хотя до защиты диссертации… Но — Пресвятая Дева Мария! — какое это имеет значение? Диссертация, карьера, Бухарест… Я не сомневался ни секунды и не жалею, то есть не жалел никогда, если бы… Господи, как это несправедливо!

— Что именно, Кароль?

— Его смерть. И то, как он погиб… Но погодите, я снова сбился, а надо начать сначала. Итак, мы приехали в Сигишоару… Впрочем, начало было положено, конечно же, не в Сигишоаре. Начало было положено им задолго до этого рокового приезда. Задолго до того, как я узнал его. Он был еще совсем молод, когда столкнулся с этой проблемой… И заболел на всю жизнь. Вы ведь понимаете, о чем я?

— Понимаю. А потом «заразил» ею и вас?

— Да. Я не просто следовал за ним слепо, как несмышленыш, я постигал… По крупицам постигал то, что открывалось ему, и был так же, как он, убежден…

— Погодите, Кароль! Раздвоение вашей личности, по-вашему, заключается в том, что дело всей вашей жизни и жизни доктора Брасова обернулось роковой ошибкой. Но вы до сих пор не можете с этим смириться. Не так ли?