– Как же, будет она Наташку благодарить! – поддержала сестру в ее негодовании Валя. – Сами ее приучили: все на блюдечке с голубой каемочкой, а теперь хотим, чтобы она это ценила.

– Лера ведет себя по отношению к Наташе неблагородно. Вместо того, чтобы спасибо сказать, она еще и умудряется на нее обижаться.

– Да кто спорит-то с тобой, блаженная ты моя? – главный бухгалтер Велейко сдвинула на нос очки и вопросительно посмотрела на сестру. – Только мне ты зачем это говоришь?

– А кому я должна это говорить?

– Наташке скажи, пусть обрадуется, что ты ее пожалела.

– Не хочу я Наташу расстраивать, ей и так несладко, – пояснила свой отказ Ирина Михайловна.

– Ну, Альке скажи: пусть посмотрит, какую эгоистку вырастила.

– И ей не буду, – буркнула Ирина. – Мне ее жалко: уж сколько она сил в эту Лерку вложила!

– Тогда не стесняйся, Ирка, и все рассказывай мне. Тебе ж меня не жалко! Наташку жалко, Альку жалко, а мусорное ведро – Валька – и так проживет. Ну… – с вызовом посмотрела бухгалтер Велейко на Ирину Михайловну. – Можешь рассказать мне о том, какое количество преступлений над несовершеннолетними совершается в нашей стране ежеминутно… Или приведи мне грозную статистику детской смертности в России. А хочешь, давай поплачем над судьбой утконосов, потому что это вымирающий вид и никакая Красная книга не поможет. С чего начнем?

– Если бы ты поделилась со мной своими переживаниями, я бы тебя выслушала, – поджала губы Ирина и вышла из кабинета главного бухгалтера.

– Кому нужны мои переживания?! – выкрикнула ей вслед Валечка и позвонила домой с одной-единственной целью: узнать, проснулся ли художник, временно обосновавшийся в квартире у своей бывшей сожительницы. «Никакой не бывшей!» – спорил Ярослав с обиженной женщиной. И, отогревшись в идеальных бытовых условиях, испарялся в неизвестном направлении, объясняя свой порыв всегда одной и той же причиной: «Валюша, бог позвал. Работать надо».

Сначала Валечка приводила рациональные доводы в пользу регулярного взаимодействия. А потом смирилась. Но вычеркнуть из жизни этого, как она говорила, «охламона» не смогла и по-прежнему продолжала раскрывать объятия всякий раз, когда обнаруживала своего иконописца сидящим на лавочке возле подъезда в окружении богомольных старушек, с открытым ртом слушавших истории из сокрытой от чужих глаз монастырской жизни.

– Опять людей смущаешь? – покрывалась алыми пятнами Валечка.

– Пусть знают, – голосом пророка отвечал Ярослав и обнимал «Валюшу» за отсутствующую талию. – Еле дождался, – колол он бородой ее ухо и с шумом втягивал Валин запах, отчего у главного бухгалтера Велейко начинала кружиться голова, и она ошибочно нажимала не на свой этаж в лифте, хотя выбор-то был невелик: ровно пять кнопок.

По договоренности «со своей женщиной» художник уходил из края обетованного без ключей, просто захлопнув за собой дверь. На его языке это называлось: «Уходя, уходи». По тому, что на пятнадцатый по счету звонок с утра остававшийся в квартире Ярослав никак не отреагировал, главный бухгалтер поняла, что нет. «Ушел, сволочь», – беззлобно подумала она и пожалела, что за столько лет не нашла в себе сил отказаться от общения с ним.

«Лучше бы собаку купила! – мысленно озвучила главный бухгалтер Велейко тайное желание всех трех сестер, возделывающих одну и ту же подмосковную ниву. – Больше было бы проку, чем от этих мужиков!»

После Лериного «подвига» мечты о собаке стали одной из важных тем в разговорах между сестрами. Обсуждались даже особенности собачьих пород. И только Аурика Георгиевна, нагрянувшая из своего «митяевского далека» на пару с ссохшейся Полиной, внимательно выслушав дочерей, тут же определила генеральное направление:

– Сразу же предупреждаю: как только вы остынете и захотите от своих псов освободиться, на меня не рассчитывайте. На псарне не жила и жить не буду. Мне, вон (показала она глазами на Полину), своего мопса хватает.

Реплика Аурики несколько охладила разгоряченные умы ее дочерей, и вопрос о покупке собак повис в воздухе. Тогда единодушно решили заботиться о Зайце и стали собирать в судочки все, что оставалось недоеденным в доме.

– Не надо! – взбунтовалась Лера и выбросила в мусорное ведро гуманитарную помощь теток. – У него разовьется ожирение.

– Не хочешь, как хочешь, – обиделись тетки и объявили Валерии Валентиновне Жбанниковой очередной бойкот, который сами же и нарушали то и дело срочными визитами «на минуту».

– Я так больше не могу, – пожаловалась Лера, проводив очередную визитершу, и собралась вывести Зайца на улицу. – Гулять! – позвала она значительно подросшего щенка, в экстерьере которого уже оказалось возможным разглядеть признаки предполагаемой собачьей породы.

– И все-таки: кто-то из его родичей доберман, – настаивал Матвей и приводил железные аргументы: – Видишь, как морда вытягивается. И рыжие подпалины. Может, хвост надо было купировать и уши?

– Не надо, – успокаивала его жена. – Какая нам разница: доберман – не доберман. Заяц он и есть заяц, – говорила Лера и натягивала на подпрыгивающего пса ошейник.

– Ошейник-то зачем? – изумлялся Матвей.

– Чтобы не зализал до смерти, – шутила супруга и выводила свое сокровище во двор. В семье Жбанниковых это называлось – «пойдем, подышим».

Заяц, почувствовав ураган валящих с ног соблазнительных запахов, метался по двору, как угорелый, периодически помечая хоть что-нибудь, что будет являть его собачье достоинство миру. Чаще всего этим «чем-нибудь» оказывались колеса стоящих во дворе машин.

– Фффу-у-у! – всякий раз кричала на него Лера и даже замахивалась, но Заяц только для виду пугался и, отбежав на безопасное расстояние, начинал крутиться волчком, а потом приседал для итогового собачьего действа, на внушительные результаты которого Жбанниковым неоднократно указывали соседи.

– А где мне еще с ним гулять? – жаловалась Лера и кляла московское строительство, отнимавшее у городской зеленой зоны кусок за куском.

– А нам какое дело?! – правомочно возмущались соседи, не желавшие очищать свою обувь от собачьего дерьма.

Но Жбанниковы, озираясь по сторонам, продолжали выгуливать своего Зайца между машинами и за машинами, поближе к помойке. Пожалуй, впервые за долгое время Лера по достоинству оценила доставшееся им на стоянке место: сюда, к мусорным бакам, заходили исключительно по нужде – либо мусор выбросить, либо, уж извините, облегчиться. И такое бывает.

Пока спущенный с поводка Заяц инспектировал все закоулки, Лера, опустив голову, терпеливо поджидала его около своей машины, а Матвей наблюдал за ними с высоты четвертого этажа. Сверху ему казалось, что жена что-то ищет у себя под ногами. Но на самом деле его супруга просто с интересом рассматривала, как изменился лед, став ноздреватым и серым, как будто там, внутри, начался какой-то химический процесс, сопровождаемый трещинами и образованием пустошей. «Скорее бы растаяло», – мечтала Лера и представляла, как обоснуется у бабки в Митяеве вместе с Зайцем. «Только привить его надо», – наметила она план действий и почувствовала, как в ноги ей ткнулся верный пес.