— Отлично. — Рафаэль повернулся к Джессике. — Я отвезу тебя. Меньше чем через час мы будем на месте.

— Ты? — Джессика удивленно поглядела на него. — Ты сделаешь это?

— Мне нужно только позвонить и распорядиться, чтобы приготовили вертолет. А мы немедленно выезжаем в аэропорт.

— А ты, Кейл? — Джессика повернулась к своему кузену.

— Мне ведь надо забрать маму, так что летите без меня. Дядя Клод… Для него важнее увидеть тебя, чем меня.

Боль словно рябь, пробежавшая по воде, на мгновение исказила лицо Джессики. Она чуть заметно пошатнулась и, словно в поисках поддержки, положила руку на локоть Рафаэля. Ее пальцы были холодны как лед, и он накрыл их своей теплой и сильной ладонью. Когда Джессика заговорила, в ее голосе были и доверие, и благодарность, и еще что-то, что затопило его сердце горячей волной.

— Тогда, — сказала Джессика, неуверенно улыбаясь, — тогда я полечу с моим мужем.

Рафаэль не сомневался, что она полетит с ним, но, несмотря на это, он почувствовал себя так, словно только в этот момент Джессика стала его женой.

Как-то незаметно получилось так, что Рафаэль взял все хлопоты на себя. Поначалу Джессика пыталась было возражать — больше по привычке отстаивать свою независимость, чем по существу, — но все его распоряжения были настолько практичны и разумны, что она сдалась. Рафаэль изо всех сил старался сделать все, чтобы облегчить ей жизнь, и Джессика подумала с осуждением, что слишком уж быстро она начала перекладывать свои трудности и проблемы на его плечи. Он чувствовал моменты, когда ей было тяжелее всего, и тогда незаметно протягивал свою надежную верную руку, так что ей не оставалось ничего другого, кроме как опереться на нее. Что же касалось мелочей житейского свойства, то и здесь Рафаэль оказался незаменим. Джессика даже не заметила, как получилось, что он завладел ее сумочкой и легким дорожным чемоданом. Лишь когда он пристегнул к сумочке длинный кожаный ремень и уверенным жестом перебросил ее через плечо, Джессика невольно подумала, что ему, похоже, абсолютно все равно, как он выглядит с дамской сумкой и что могут подумать окружающие.

Вместе с тем Джессика мгновенно и сильно реагировала на каждое его мимолетное прикосновение — так сильно, что это даже тревожило ее. Да что там прикосновения — одного сознания того, что он идет с ней рядом, было достаточно, чтобы Джессика испытывала одновременно и удовольствие, и странную гордость.

В то же время ей хватило наблюдательности и здравого смысла, чтобы по достоинству оценить усилия, которые он прилагал, стараясь держать себя в руках. Джессика уже убедилась, что по характеру Рафаэль был человеком страстным, глубоко чувственным, и все же в эти тяжелые для нее минуты он ни разу не заявил свои права на ее время или внимание. Подобная самоотверженность глубоко тронула Джессику, и ей даже захотелось как-то выразить ему свою благодарность за его заботу и сострадание, но она не посмела. И главным, что мешало ей, были назойливые мысли о том, что здоровье Клода Фрейзера, возможно, волнует Рафаэля не меньше, чем ее — хотя и в силу причин совершенно иного свойства.

Джессика уже знала, что Рафаэль ничего не делает без веской причины. И об этом она должна была постоянно помнить, чтобы не подпасть под абсолютное влияние его сильной и властной натуры, равно как и богатого сексуального опыта.

Конечно, проще всего было прекратить сопротивление и упасть в его любящие объятия, дарившие ей такое глубокое ощущение безопасности и комфорта. Но это могло оказаться роковой ошибкой. Джессике пришлось самым решительным образом напомнить себе, что никакой любви между ними нет и никогда не было и что все дело — в латиноамериканской традиции, в подчеркнуто рыцарском, чуть-чуть наивном отношении к женщинам, которое, если содрать с него красивую шелуху, по сути, является лишь отношением собственника к своей вещи. Слава Богу, она в этом разобралась, но если она не будет осторожна, то ловушка захлопнется, и тогда она просто-напросто задохнется в паутине его предупредительности и внимания.

Как ни странно, но при всем при этом Рафаэль напоминал Джессике ее собственного деда. Они были два сапога пара: сильные, спокойные мужчины, уверенные в себе и своем месте в жизни. Оба умели приспосабливать обстоятельства к своим нуждам, оба были нетерпимы к тем, кто проявлял нерешительность или боялся рисковать. Вместе с тем и старый Клод Фрейзер, и Рафаэль Кастеляр были не чужды состраданию, помогая тем, кому обстоятельства не слишком благоприятствовали. Они знали и что такое ответственность и, беря то, что им хотелось, без жалоб и нытья платили за это полной мерой. Что касалось женщин, то и тот и другой отдавали им должное, но ни Рафаэль Кастеляр, ни Клод Фрейзер никогда не позволяли им вмешиваться в свои дела.

Так она мысленно сравнивала двух мужчин, пока вертолет летел над огнями, светящимися внизу, и эти мысли помогали Джессике отвлечься и сдержать страх перед тем, какое известие может ждать ее в больнице. Оба они — и дед и Рафаэль — были так дороги ей в эти минуты, так много значили для нее, что она даже на мгновение не могла себе представить, что может их потерять — сейчас или когда-либо в далеком будущем.

Перед ее мысленным взором замелькали картины, воспоминания далекого детства. Джессика увидела деда и себя сидящими на передней веранде старой усадьбы. В саду бушевал тропический ураган, принесшийся с просторов Мексиканского залива, и Клод Фрейзер учил ее не бояться ни молнии, ни грома. Потом Джессика вспомнила, как дед кутал ее в свой старый теплый халат, когда темными зимними утрами они вдвоем готовили на кухне кофе. А какой замечательный кукольный домик с крохотной, почти что настоящей кухонькой дед построил для нее на заднем дворе, когда ей было десять! Какие чудесные бриллиантовые сережки в форме ландыша он подарил ей на Рождество, когда Джессике едва исполнилось пятнадцать, и как он волновался, понравятся ли они ей. А она надела их и сразу почувствовала себя совсем взрослой… И ведь это он научил ее водить машину, дав ей первые уроки на старой дороге. Дед, конечно, ворчал и придирался, но не пропустил ни одной мелочи, и это ему она должна быть благодарна за то, что за все годы с ней ни разу не приключилось ничего серьезного.

Порой Джессике казалось, что, занимаясь с ней, дед пытался исправить все те ошибки, которые он допустил, воспитывая Арлетту. Во всяком случае, Клод Фрейзер уделял Джессике гораздо больше времени и внимания, чем он мог — или хотел — потратить на свою родную дочь. Да, он подавлял в Джессике чувственность всеми доступными ему способами, но не потому ли, что видел в сексе главную причину вызывающего поведения Арлетты?

Другой причиной настороженного отношения деда к любовным утехам была, несомненно, его жизнь с Мими Тесс. Ее огненный темперамент и настойчивая требовательность приучили Клода Фрейзера к осторожности, навсегда отвратив его от крепких привязанностей и слишком горячих чувств. Пожалуй, и на Мадлен он женился только потому, что при всей своей внешней привлекательности она была слишком уравновешенна и слишком сосредоточена на своей персоне, чтобы смущать его покой излишним вниманием и страстью.