моих волосах.

Удаляющаяся широкая спина мужчины в армейских берцах.

И осознание. Отец, который не обернулся, который вычеркнул себя из нашей жизни, подарил право на эту самую жизнь…

– Катрин, – крепкая рука сжимает мою ледяную дрожащую ладонь.

Обращаю растерянный взгляд на высокого блондина, сильного, жесткого. Мой. Надежный. Я научилась его понимать. С жеста, с взгляда.

У Димитрия есть душа. И как это ни странно, она наполнена светом, просто чтобы его увидеть, нужно пробиться через смог, скрывающий искру.

– Я справлюсь… все хорошо.

Принимает мой ответ. То, что привел меня к отцу, о многом говорит... 

Тяжелую дверь открывают с противным лязгом, и я оказываюсь в помещении, которое разделено на две части прозрачной перегородкой, занимаю место, отведенное для посетителя. 

Застываю и жду секунду, другую.

Дверь за стеклом также открывается, двое охранников с отсутствующими взглядами вводят в зал заключенного в оранжевой яркой робе, в кандалах, опоясывающих его по рукам и ногам.

Прирастаю к земле, хорошо, что сижу, не то упала бы.

Передо мной крепкий мужчина. Взрослый. Зрелый.

У него мощные плечи… про такие говорят – косая сажень в плечах.

Мой отец оставляет впечатление заряженного оружия, готового выстрелить в любую секунду. Он  смотрит сразу мне в глаза. 

Выбивает все чувства одним взглядом.

Кто он? Что пережил?

Что заставило его встать на путь, который, в конце концов, привел его в это здание?

Охранник что-то проговаривает боязливо, что ли, и отец коротко отвечает, а я замечаю, что он частично потерял мимику...  Левая сторона застыла, навсегда оставив скорбную маску на лице, где уголок губ кривится вниз...

Дрожу и в глазах щиплет, когда смотрю в лицо мужчины с росчерком глубокого шрама, который идет от виска по прямой, затрагивает шею.

Такая атрофия мышц – это не инсульт. Ему порезали сухожилия и по неровным следам давно зарубцевавшейся раны я понимаю, что кромсали его даже не ножом...

Сердце сжимается в груди. Больно. Мне смотреть даже больно...

Этого шрама не было у отца, который остался в моем воспоминании.

– Па, мне Славик куклу сломал в саду, а еще он обзывался! Противный!

– Ничего, Катюша, мы сейчас тебе новую купим.

– А ты его поругаешь? 

– Нет. Он ребенок и иногда пацанята задевают девочек, которые им нравятся. 

– Да? 

– Конечно.

– А если он не отстанет? Вот до самой старости! 

– Вот когда подрастешь, тогда и посмотрю на мужика, который к моей доче попробует подойти с таким заходом...

– Будешь меня защищать от всяких Славиков?! – смеясь и с задором.

Вдруг серые глаза смотрят со всей серьезностью:

– Я всегда буду защищать вас, Катя. Всегда. Помни, моя девочка...

Страшно. Как же страшно вот так смотреть в глаза человеку, которого забыла...

И взгляд у него… Волчий, острый и такой знакомый…

Теперь понимаю, в кого же пошел братец. Словно Федьку вижу в зрелом возрасте, того Федора, которым брат мог стать, если бы не сильная рука Димитрия, направившего моего разгильдяя в нужное русло.

С отца снимают кандалы, или как эта железная удавка называется и он, отодвинув стул, садится прямо передо мной.

Молчим. Секунды летят. Я потерялась во времени и во взгляде профессионального убийцы.

Щеки становятся мокрыми, влага капает на руки, болезненно сцепленные в замок.

– Ты на нее похожа…

Раздается искаженный глубокий голос, связки тоже повредили и звук выходит надрывным.

Не понимаю почему, но я начинаю рыдать, тело трясет в судорогах боли и слез, которые становятся нескончаемым потоком, мешающим видеть человека, с которым меня разделяют пуленепробиваемое стекло и целая жизнь, прожитая без него…

Горячие ладони на моих плечах. Димитрий рывком поднимает меня и спиной впечатывает в каменную грудь, обнимает, заставляет успокоиться.

Отдает свой белоснежный платок, которым я вытираю слезы.

Вижу, как отец отслеживает этот жест и останавливает темные глаза на моем мужчине.

Они общаются без слов, бьются взглядами, я это просто понимаю, чувствую, и в глазах отца черная бездна, она разверзается и оттуда выходит тьма напополам с предупреждением.

Мой отец и мой муж. Игра в гляделки не длится долго. Наконец, мужчина за стеклом нарушает молчание:

– Сын отказался приходить?

Киваю.

 – Федька... он сложный, как тайфун, от спокойствия до взрыва у него секунда, но однажды и он простит… придет. Я знаю.

– Моя кровь, – улыбается и эта улыбка – она зловещая, неправильная, странно видеть, когда у человека пол-лица остается неподвижным, а вторая половина приходит в движение…

– Я рад, что у тебя все хорошо, дочка.

Вновь переводит взгляд на меня и мне кажется, что я улавливаю эмоции отца в мою сторону, те крохи человечности, что все еще живут в этом человеке со своей не самой правильной судьбой.

Бог ему судья… А для меня он отец и…

– Ты скоро станешь дедом… папа, – простые слова слетают с губ, такое простое обращение, но на безэмоциональным лице проскальзывает судорога и я буквально ломаюсь внутренне, когда из здорового глаза непоколебимого мужчины падает слеза.

Только одна-единственная слезинка...

Я вижу, как она прокладывает мокрую дорогу и слетает, исчезая. И не скажешь, что видела подобное, ведь ничего в нем не поменялось. Ни одной эмоции, а я почувствовала, словно раскрылась навстречу его тьме, даря свой свет.

– Свидание окончено. Время истекло.

Металлический голос из динамика, прикрепленного к потолку, отдается в ушах грохотом, а может, это мое сердце, которое обрывается в груди и оплакивает судьбы отца и мамы…

Она его любила, сейчас понимаю это, и он… он тоже любил, иначе не оставил бы нас и не сел в тюрьму ради нашего с братом благополучия…

– Димитрий.

Проговаривает отец, глядя в глаза Каца, и мне кажется, что они опять общаются, смотрю в лицо своего мужа и замечаю, как хмурость в его взгляде исчезает и Кац скупо кивает.

Ему задали вопрос, а он ответил. Без слов. Мужчины друг друга поняли.

Дорога до машины как в тумане. Останавливаюсь у блестящей двери огромного внедорожника и прикрываю глаза. Нужно переварить все, что произошло со мной с того самого момента, как Димитрий Кац остановил свой изумрудный взгляд на мне в зале торжеств металлургического завода.

Кажется, с тех пор целая жизнь прошла.

Крепкая хватка на моем локте и разворот стремительный, быстрый, болезненный из-за того, что грудью влетаю в него.

Пальцы в волосах заставляют откинуть шею, обнажить свою уязвимость перед оголодавшим хищником.

Почему мне казалось, что у него взгляд холодный и пустой?!

Ведь это не так… я научилась видеть в этих нефритах