– Надеюсь, – передернула плечами Софья, – этого не случится.

– Я тоже, – коротко откликнулся он, отмахнувшись от этого предупреждения как от не имеющего значения. – И наконец, ее императорское величество милостиво разрешает мне семь месяцев в году проводить в родовом имении. На пять месяцев, с начала ноября по конец марта, я должен появляться с семьей при дворе,

– На пять месяцев! – тяжко вздохнула Софи. – Надеюсь, я как-нибудь это переживу.

– Софья Алексеевна, вы просто неблагодарное чудовище! – воскликнул Адам. – Неужели вы не можете оценить великодушие царицы?

– Но я хочу всё, – еще раз вздохнула она.

– Просто черная неблагодарность. Теперь читай свое письмо.

Пальцы слегка дрожали, хотя она уже поняла, что в послании, адресованном ей, тоже не содержится ничего особенно страшного. Молча пробежав его глазами, она откинулась на спинку скамьи, глядя на солнце, пробивающееся сквозь молодую листву склонившейся ивы. Потом закрыла глаза. Солнечные лучи нежно касались опущенных век. Софи ощутила блаженный покой.

– Ну? – требовательно напомнил Адам. – Тебя тоже выпороли?

– Не сильно. В основном за то, что выскочила замуж, не выдержав приличествующий траур. Однако меня похвалили за то, что я оказалась столь неблагоразумно опрометчива, если ты понимаешь, что я хочу сказать. – Адам кивнул. – Она пишет, что Александр Дмитриев признан законным наследником своего отца, генерала князя Павла Дмитриева. Печальные обстоятельства гибели генерала от рук разбойников очень расстроили императрицу. Она пишет, что разбойники – сущее бедствие для империи.

Они продолжали сидеть молча до тех пор, пока последняя тучка тревоги не рассеялась на безоблачном небосклоне их собственного маленького мира, в котором они пребывали последние месяцы. Состояние незаконнорожденного не могло больше угрожать их сыну, унаследовавшему огромное состояние Дмитриева, которое стало таким и благодаря его матери.

– Императрица, правящая при помощи кнута и пряника, – философски заметил Адам.

– Она питает слабость к любовникам, – ответила Софи, поворачивая голову так, чтобы можно было видеть его чеканный профиль. Подняв руку, она провела ладонью по щеке и коснулась мягких, нежных губ. – Могло ли все обернуться совсем иначе? Иногда мне кажется, если бы мы что-то сделали раньше… сказали какие-то слова… все могло повернуться по-другому… Ох, я сама не знаю, что говорю!

– Я тебя понимаю, – взял ее за подбородок Адам и заглянул в глаза. – И поэтому скажу «нет». Мы не могли ничего знать заранее. У Дмитриева были свои планы, у императрицы – свои, и на какое-то время мы оказались не вольны распоряжаться собой. Полностью – до тех пор, пока… – Улыбнувшись, он провел пальцами по ее губам. – «Однако вот бесхитростный рассказ о том, при помощи каких заклятий и тайных чар…»

Софи на секунду нахмурилась, а потом звонко расхохоталась.

– «…Шагнуть боялась, скромница, тихоня. И вдруг, гляди, откуда что взялось…» Адам, я никогда не стану Дездемоной! Выбрать меня на эту роль было бы глубочайшей ошибкой!

– Я забыл, как там дальше, – смущенно признался Адам, заражаясь ее смехом. Потом смех резко оборвался, – Но и я никогда не буду для тебя Отелло, любовь моя.

– У тебя не будет для этого оснований, – ответила она, озорно сверкнув глазами, как бы уводя от серьезных размышлений. Потом помолчала и осторожно добавила: – Обещаю также, что нам никогда не придется играть старую пьесу про Адама и Еву. Прошлое осталось в прошлом – твое, мое, наше. Все это отменено императорским указом! – Вскочив, она развернулась к нему лицом, протягивая руки, и подняла со скамейки. – Пойдем, в честь такого события я хочу покататься на Хане!

Адам положил руки на бедра и подчеркнуто медленно переспросил:

– Что ты хочешь сделать в честь такого события?

– Я оговорилась, – быстро ответила Софи.