Б у б н о в. А он что – занять хотел?

П е п е л. У него – своей много…

Б у б н о в. Значит, продает? Ну, здесь этого никто не купит. Вот картонки ломаные я бы купил… да и то в долг…

П е п е л (поучительно). Дурак ты, Андрюшка! Ты бы, насчет совести, Сатина послушал… а то – Барона…

К л е щ. Не о чем мне с ними говорить…

П е п е л. Они – поумнее тебя будут… хоть и пьяницы…

Б у б н о в. А кто пьян да умен – два угодья в нем…

П е п е л. Сатин говорит: всякий человек хочет, чтобы сосед его совесть имел, да никому, видишь, не выгодно иметь-то ее… И это – верно…

Наташа входит. За нею – Лука с палкой в руке, с котомкой за плечами, котелком и чайником у пояса.

Л у к а. Доброго здоровья, народ честной!

П е п е л (приглаживая усы). А-а, Наташа!

Б у б н о в (Луке). Был честной, да позапрошлой весной…

Н а т а ш а. Вот – новый постоялец…

Л у к а. Мне – все равно! Я и жуликов уважаю, по-моему, ни одна блоха – не плоха: все – черненькие, все – прыгают… так-то. Где тут, милая, приспособиться мне?

Н а т а ш а (указывая на дверь в кухню). Туда иди, дедушка…

Л у к а. Спасибо, девушка! Туда, так туда… Старику – где тепло, там и родина…

П е п е л. Какого занятного старичишку-то привели вы, Наташа…

Н а т а ш а. Поинтереснее вас… Андрей! Жена твоя в кухне у нас… ты, погодя, приди за ней.

К л е щ. Ладно… приду…

Н а т а ш а. Ты бы, чай, теперь поласковее с ней обращался… ведь уж недолго…

К л е щ. Знаю…

Н а т а ш а. Знаешь… Мало знать, ты – понимай. Ведь умирать-то страшно…

П е п е л. А я вот – не боюсь…

Н а т а ш а. Как же!.. Храбрость…

Б у б н о в (свистнув). А нитки-то гнилые…

П е п е л. Право – не боюсь! Хоть сейчас – смерть приму! Возьмите вы нож, ударьте против сердца… умру – не охну! Даже – с радостью, потому что – от чистой руки…

Н а т а ш а (уходит). Ну, вы другим уж зубы-то заговаривайте.

Б у б н о в (протяжно). А ниточки-то гнилые…

Н а т а ш а (у двери в сени). Не забудь, Андрей, про жену…

К л е щ. Ладно…

П е п е л. Славная девка!

Б у б н о в. Девица – ничего…

П е п е л. Чего она со мной… так? Отвергает… Все равно ведь – пропадет здесь…

Б у б н о в. Через тебя пропадет…

П е п е л. Зачем – через меня? Я ее – жалею…

Б у б н о в. Как волк овцу…

П е п е л. Врешь ты! Я очень… жалею ее… Плохо ей тут жить… я вижу…

К л е щ. Погоди, вот Василиса увидит тебя в разговоре с ней…

Б у б н о в. Василиса? Н-да, она своего даром не отдаст… баба – лютая…

П е п е л (ложится на нары). Подите вы к чертям оба… пророки!

К л е щ. Увидишь… погоди!..

Л у к а (в кухне, напевает). Середь но-очи… пу-уть-дорогу не-е видать…

К л е щ (уходя в сени). Ишь, воет… тоже…

П е п е л. А скушно… чего это скушно мне бывает? Живешь-живешь – все хорошо! И вдруг – точно озябнешь: сделается скушно…

Б у б н о в. Скушно? М-м…

П е п е л. Ей-ей!

Л у к а (поет). Эх, и не вида-ать пути-и…

П е п е л. Старик! Эй!

Л у к а (выглядывая из двери). Это я?

П е п е л. Ты. Не пой.

Л у к а (выходит). Не любишь?

П е п е л. Когда хорошо поют – люблю…

Л у к а. А я, значит, не хорошо?

П е п е л. Стало быть…

Л у к а. Ишь ты! А я думал – хорошо пою. Вот всегда так выходит: человек-то думает про себя – хорошо я делаю! Хвать – а люди недовольны…

П е п е л (смеясь). Вот! Верно…

Б у б н о в. Говоришь – скушно, а сам хохочешь.

П е п е л. А тебе что? Ворон…

Л у к а. Это кому – скушно?

П е п е л. Мне вот…

Барон входит.

Л у к а. Ишь ты! А там, в кухне, девица сидит, книгу читает и – плачет! Право! Слезы текут… Я ей говорю: милая, ты чего это, а? А она – жалко! Кого, говорю, жалко? А вот, говорит, в книжке… Вот чем человек занимается, а? Тоже, видно, со скуки…

Б а р о н. Это – дура…

П е п е л. Барон! Чай пил?

Б а р о н. Пил… дальше!

П е п е л. Хочешь – полбутылки поставлю?

Б а р о н. Разумеется… дальше!

П е п е л. Становись на четвереньки, лай собакой!

Б а р о н. Дурак! Ты что – купец? Или – пьян?

П е п е л. Ну, полай! Мне забавно будет… Ты барин… было у тебя время, когда ты нашего брата за человека не считал… и все такое…

Б а р о н. Ну, дальше!

П е п е л. Чего же? А теперь вот я тебя заставлю лаять собакой – ты и будешь… ведь будешь?

Б а р о н. Ну, буду! Болван! Какое тебе от этого может быть удовольствие, если я сам знаю, что стал чуть ли не хуже тебя? Ты бы меня тогда заставлял на четвереньках ходить, когда я был неровня тебе…

Б у б н о в. Верно!

Л у к а. И я скажу – хорошо!..

Б у б н о в. Что было – было, а остались – одни пустяки… Здесь господ нету… все слиняло, один голый человек остался…

Л у к а. Все, значит, равны… А ты, милый, бароном был?

Б а р о н. Это что еще? Ты кто, кикимора?

Л у к а (смеется). Графа видал я и князя видал… а барона – первый раз встречаю, да и то испорченного…

П е п е л (хохочет). Барон! А ты меня сконфузил…

Б а р о н. Пора быть умнее, Василий…

Л у к а. Эхе-хе! Погляжу я на вас, братцы, – житье ваше – о-ой!

Б у б н о в. Такое житье, что как поутру встал, так и за вытье…

Б а р о н. Жили и лучше… да! Я… бывало… проснусь утром и, лежа в постели, кофе пью… кофе! – со сливками… да!

Л у к а. А всё – люди! Как ни притворяйся, как ни вихляйся, а человеком родился, человеком и помрешь… И всё, гляжу я, умнее люди становятся, всё занятнее… и хоть живут – всё хуже, а хотят – всё лучше… упрямые!

Б а р о н. Ты, старик, кто такой?… Откуда ты явился?

Л у к а. Я-то?

Б а р о н. Странник?

Л у к а. Все мы на земле странники… Говорят, – слыхал я, – что и земля-то наша в небе странница.