Полковника Евстафия Ивановича любили все. Когда его тело отправляли в Дербент, солдаты плакали навзрыд.

Аммалат выполнил условие Ахмеда. Окрылённый надеждой получить в жёны красавицу Салтанету, он помчался в Хунзах, но там его ожидало страшное разочарование. Хан погиб, сорвавшись в пропасть вместе с конём. А вдова его выпроводила жениха из своего дома. О свадьбе не стоило даже мечтать.

Похоже, горцы восприняли убийство Верховского как значительную победу, вдохновившую их на активные действия. Волнения охватили чуть ли не все провинции Дагестана, которые продолжались всего три дня. Где-то они были подавлены силой, где-то затихли сами по себе. Участники этих волнений разделились на две части: одни продолжали симпатизировать Аммалат-беку, другие считали его виновником всех смут и требовали изгнания. Он удалился и укрылся пока в аулах койсубулинцев, за что те и поплатились своим скотом, спустившимся с горных пастбищ, и аманатами, взятыми русскими в залог мира. Вскоре после этих событий в Дагестан прибыл Ермолов. Одного появления его было достаточно, чтобы остановить горцев от слишком смелых предприятий. Два неукомплектованных батальона Херсонского и Ширванского полков, пришедших с ним, показались им, по выражению самого Алексея Петровича, «силами ужасными». Они и представить не могли, что при главном начальнике может быть так мало войск.

Наступила осень. В Дагестане установилось затишье. Ермолов отпустил войска на зимние квартиры, и сам остановился в селении Большие Казанищи, что в Мехтулинском округе. Зимовка эта, вопреки ожиданиям, оказалась спокойной и весёлой. Многие офицеры, не связанные семейными узами, в том числе и сам главнокомандующий, заплатив калым, как того требовал обычай, вступили в так называемый кебинный брак с мехтулинками и, по выражению Ермолова, «скучную стоянку обратили в Магометов рай». Алексей Петрович не только наслаждался любовными утехами, но и много работал, пытаясь добиться замирения постоянно бунтующего края. С этой целью он несколько раз тайно встречался с одним из самых влиятельных дагестанских мулл, Сеидом-эфенди, и сумел склонить его на свою сторону. Это представлялось тем более важным, что к этому времени относится появление на Северном Кавказе идеи мюридизма — священной войны против неверных, то есть православных. Только благодаря суровому нраву нашего генерала она не получила тогда широкого распространения на Кавказе.

Ермолов настойчиво и систематически подчинял себе местных владельцев: одних карал, других поощрял, третьих вообще устранял.

Он широко использовал и проверенный с давних пор важнейший принцип завоевателей — разделяй и властвуй, натравливая одни племена на другие, крестьян — на мятежных феодалов, враждебных России, освобождая первых от крепостной зависимости от вторых, как сделал это, например, в Грузии и в Кабарде. Нет оснований придавать этому факту социальную окраску. Это был всего лишь тактический приём, направленный на подавление сопротивления горской знати.

Перезимовав в Казанищах, Ермолов возвратился в Тифлис. С этого времени и до вторжения персов в Грузию серьёзных волнений в Дагестане уже не было. Вот что писал об этом Алексей Петрович в донесении царю:

«При всех обстоятельствах, сопровождавших вторжение неприятеля в наши пределы в 1826 году, при общем возмущении в мусульманских провинциях, Дагестан, многолюднейший, воинственный и помнящий прежнее своё могущество, пребывал в совершенном спокойствии, говоря, что новых властелинов он не желает».

Чтобы завершить, наконец, этот раздел моего повествования, необходимо сказать несколько слов о судьбе Аммалат-бека. В Дагестане считали, что он укрывался в Чечне, где потерял здоровье, а вместе с ним и былую красоту и отвагу. Но память о его предательстве, как утверждал Бестужев-Марлинский, жила долго, и имя его всегда произносилось горцами с укором. Но существовала и другая версия, по-видимому, неизвестная писателю.

Некий буйнакский житель рассказал однажды, а генерал-майор Николай Иванович Цылов записал за ним:

«Я был товарищем Аммалата, был с ним всюду, делил с ним и горе и радость, и сколько раз эта рука останавливала смерть, висевшую над головой пылкого юноши! Но нет ничего сильнее предопределения судьбы.

Мы пробрались к черкесам и были в Анапе, когда русские брали эту крепость. Здесь Аммалат был ранен, и мы бежали с ним под защиту вольного, непокорного русским народа. Променяв бурную жизнь на мирное пристанище, я пас стада у богатых князей, стриг овец и добывал скудный хлеб, которым и делился с моим товарищем.

Но Аллах не хотел, чтобы мы жили вместе, и бедный Аммалат умер на моих руках от оспы…»

Не было на Северном Кавказе человека более известного, чем Бей-Булат из Гельдигена. Прославился он невероятной дерзостью во время ночных набегов на русские приграничные селения. Но не только. С его именем историческая традиция связывает большую часть потрясений в самой Чечне. Предшественники Ермолова всячески задабривали отчаянного джигита всевозможными подарками и таким образом удерживали от разбоя. Алексей Петрович был противником такой системы отношений, но и он видел в нём силу, с которой следовало считаться.

Главнокомандующий решил встретиться со знаменитым разбойником. И они свиделись. Бей-Булат, получив дорогие подарки и чин поручика, дал слово прекратить набеги на приграничные русские станицы и сёла и слово держал до возведения крепости Грозной. Потом исчез. Говорили, что он в числе недовольных чеченцев ушёл в горы и снова обратился к своему прежнему ремеслу и разбойничал на Моздокской дороге.

Ермолов потребовал голову Бей-Булата. Лучше других знал Чечню и чеченцев генерал-майор Николай Васильевич Греков, который вот уже несколько лет занимался здесь рубкой леса. На него я возложил главнокомандующий задачу устранения изменника.

Николай Васильевич подкупил двух чеченцев и поручил им либо убить Бей-Булата, либо бросить в его саклю через трубу мешок с порохом и взорвать разбойника вместе с многочисленным семейством. Но не просто было сделать это…

Однажды вечером в дверь постучали.

— Кто там? — спросил Бей-Булат.

— Выйди, — отозвался незнакомый голос за дверью, — мы из Гельдигена, пришли сообщить тебе важную новость.

Бей-Булат оказался тем самым «воробьем», которого на «мякине не проведёшь». Он отправил на переговоры с незваными гостями своего племянника. Едва юноша переступил порог, как в него вонзились два кинжала. На крик выскочил хозяин и ударом сабли положил на месте одного чеченца, а другого скрутили сбежавшиеся на крик соседи. На допросе с пристрастием последний признался, что подослан Грековым. Его посадили в яму, чтобы уморить голодом. «Но какая польза от его смерти, — рассуждал предводитель чеченцев, — не лучше ли приказать ему убить Грекова, а чтобы не вздумал хитрить, взять заложником его сына».

Отпуская чеченца, Бей-Булат сказал ему:

— Жизнь твоего сына теперь в моих руках; помни, ты можешь выкупить её только головою Грекова, но если не удастся, привези мне триста рублей серебряными монетами, иначе он умрёт.