Этот факт еще раз свидетельствует о том, что подпольные польские организации — Армия Крайова, ППС (Польская Партия Социалистов) и другие реакционные организации, руководимые лондонским эмигрантским правительством, не хотели совместных действий с Советской Армией и в результате имели громадные потери, не добившись никакого успеха.

Практически вся Варшава была в развалинах, а те дома, которые были не разрушены, стояли мрачные, с выбитыми рамами и побитыми снарядами стенами. Улицы были завалены разным хламом, а во многих местах стояли баррикады или вырытые траншеи.

20 января 1945 года в г. Холм вместо ПКНО было создано Польское правительство, которое послало в Москву телеграмму, что «польский народ никогда не забудет, что он получил свободу и возможность восстановления своей независимости государственной жизни, благодаря блестящей победе Советского оружия и благодаря обильно пролитой крови героических советских бойцов». Председателем правительства был Осубка-Моравский, секретарями ЦК КПП Берут и Веслав (Гомулка), министром обороны — Роля-Жимерский* и др. Столицей временно стал Люблин[262].

Велика была радость и ликование наших солдат, офицеров и генералов Советской Армии в связи с успешными действиями войск нашего фронта. Какая твердая уверенность появилась у всех нас, что скоро добьем фашистов и будет мирная жизнь.

Я также был счастлив успехами, но помнил, что мне теперь надо заниматься на фронте и в то же время помогать польскому правительству в восстановлении демократической Польши, а главное — надо было разделаться быстрее с пресловутым Лондонским правительством и дать возможность народному польскому правительству плодотворно работать.

А нужно сказать, что, наблюдая за работой Берута, Осубка-Моравского, Гомулки и особенно министра обороны маршала Роля-Жимерского, видна была их неопытность и наивность на такой большой работе. Это объяснялось отсутствием навыка в руководящей работе такого большого масштаба, как вся Польша. Достаточно сказать, что, когда к ним я приходил и информировал о враждебной деятельности АК, они улыбались и говорили: «А мы их не боимся».

Конечно, польский вопрос довольно неприятный, поэтому я хочу несколько остановиться .

Поляки не могли простить нам советско-германский пакт 1939 года, воссоединение Западной Украины и Белоруссии и пропажу польских офицеров и сержантов в 1939 году, которая вылилась в Катынское дело, т. е. массовые могилы поляков под Смоленском. Советско-германский пакт поляки в последующем стали забывать, и они надеялись на расширение Польши за счет Силезии и других территорий, занятых немцами, устье Вислы, побережье от Данцига до Мемеля, ну и претендовали на Восточную Пруссию.

Что касается границ Польши, то прилетевший в Москву в декабре 41-го года генерал Сикорский, с которым было заключено соглашение об организации польской армии Андерса, поднял вопрос перед Сталиным о границах Польши, существовавших до 1939 года. Ему было категорически в этом отказано.

Польская армия Андерса, которая уже насчитывала более 70 тыс. человек и 40 тыс. членов семей, сбежала из СССР в трудный для нас момент в Иран, когда немцы подошли к Сталинграду.

Правда, пользы от Польской армии Андерса было бы немного, так как большинство офицеров были реакционно настроены.

Не стоит писать о «катынском деле», но в тот период в результате шумихи, поднятой поляками, были прерваны дипломатические отношения между СССР и правительством Сикорского…

Я это отступление вспомнил, исходя из того, что наша Красная Армия двигается по территории Польши, в связи с чем опять возникнут, я думаю, некоторые политические затруднения, хотя сейчас право на нашей стороне. Мы бьем немцев и освобождаем Польшу, а Миколайчик сидит в Лондоне и занимается политическими интригами. Поживем — увидим, что он запоёт. Но ухо надо держать остро.

Записывать события мне уже стало трудно. Ночами не сплю.

У меня уже не хватало времени, так как я одновременно являлся уполномоченным фронта и уполномоченным по Польше[263]. Польша уже скоро будет вся освобождена.

В Варшаву я часто летал и жил там по неделе, так как было много дел, одно другого важнее. При встречах с Берутом, Гомулкой и Роля-Жимерским я им всё рассказывал, и они, слава Богу, стали понимать, что существует подпольное «польское правительство» на территории Варшавского воеводства. И это они уже чувствовали по различным проявлениям «аковцев».

Польское эмигрантское правительство, видя, что в Польше уже начинают появляться законные административные органы, предприняло ряд мер к тому, чтобы руководители подпольных войсковых организаций Армии Крайовой брали власть в свои руки в отдаленных районах, снабжая их оружием и золотом, сохранившимся от прежних запасов.

Кстати, хочу сказать пару слов о союзниках, которые вторглись в Сааре и Арденнах, но немцы огрызнулись, разбили у них много самолётов на аэродромах.

В связи с этим, как мне рассказали из Москвы, Черчилль заволновался и просил, чтобы Советская Армия на Западном фронте организовала наступление, чтобы отвлечь от союзников.

Вот сукин сын! Когда мы требовали открыть 2-й фронт, так он сопротивлялся, а сейчас паника его охватила.

Сталин солидно ему ответил, что мы готовим наступление, но погода плохая, однако в конце января двинем до Одера, несмотря на то, что немцы перебросили войска от союзников против нас. Но когда мы вышли на Одер, то Черчилль вновь забеспокоился, как бы союзники не опоздали в Берлин.

С продвижением войск фронта штаб перебрался в Гнездно. Таким образом, между моей опергруппой в Варшаве и фронтовой в Гнездно 250 километров напрямик. Получалось «Фигаро здесь, Фигаро там».

Самолётом не каждый раз выпустят из-за погоды, а на машине по разбитым фронтовым дорогам 4 часа. А из Москвы каждый день звонят: доноси, как дела. Вот и работай. Да еще секретарь у меня малограмотный Никитин*, а адъютант, боевой пограничник, Тужлов, но совсем неграмотный оперативно.

В связи с таким положением я поставил вопрос перед Москвой, чтобы меня освободили от Уполномоченного по Польше, так как фронт уже подходил к границам Германии.

Через два дня получил отказ с руганью: «Занимайтесь и тем, и другим». Приходилось почти каждый день делать по 300 километров на машине или по 500–600 км на самолёте для того, чтобы везде поспевать.