Около часа я лежал, не закрывая глаз, прислушивался, что происходит на улице. Затем разбудил Тужлова, сказал ему, чтобы он не уснул, сам опять упал на подушку. И так продолжалось до рассвета.

Встали мы очень рано. Я начал интересоваться у хозяина, сколько километров до ближайшего районного пункта и как нам добраться. Хозяин мне сообщил, что староста уже выделил две подводы для нас ехать к самолёту. Я поблагодарил, затем выпил чаю, и мы поехали к самолёту в сопровождении «аковцев» с винтовками.

Когда приехали к самолёту и попытались запустить, тут вновь дала о себе знать неопытность лётчиков. Они не разъединили клеммы аккумуляторов, аккумуляторы за ночь сели, и самолет запустить не смогли. Тогда я тут же принял решение немедленно ехать в районный центр — Жешув, до которого было километров двенадцать. Генерал согласился.

Мы поблагодарили «аковцев», которые любезно предложили сопровождать нас до райцентра. Я категорически отказался, чтобы их не затруднять, а сам себе думал, что ещё какая-нибудь гадость мне предстоит. Они между собой поговорили, пожали плечами, двумя пальцами козырнули нам, и мы отправились. Вот только тогда у меня стало на сердце полегче: думаю, что мы почти уже от них освободились. Правда, я не знал, что нас ждёт в районном центре Жешуве.

Ехали мы часа полтора до Жешува. Когда въехали в местечко, и я увидел грузовик, на котором шофёром был наш солдат, мне стало уже легко. Тут же мы отпустили подводы, стали на дороге и, когда шли два грузовика, я их остановил, сел в кабину, посадил генерала, и мы поехали.

Я у водителя спросил, где тут поблизости имеется аэродром. Тот оказался осведомлённым парнем, сказал, что километров за тридцать слева от дороги есть аэродром. Я говорю: «Какие самолеты сидят?» Он говорит, что самолеты больше У-2. Я говорю: «Вези меня туда». Он, действительно, привез на аэродром. Я оставил Тужлова с генералом на месте, а сам пошел на КПП.

Там дежурный полковник мне отрапортовал, кто он и что. Затем я спросил, есть ли Ли-2, улететь мне в штаб фронта в Гнездно. Он отвечает: «Товарищ генерал, самолетов нет».

Я вижу на поле несколько самолетов У-2 и Ли-2. Показываю ему на них и говорю: «А вон же самолеты». — «Товарищ генерал, все эти самолеты задействованы». — «Куда?» — «Ли-2 сбрасывают продовольствие нашей дивизии, попавшей в окружение в районе Познани, а на У-2 с утра прочесываем район Жешува, разыскиваем генерала Серова».

Я ему говорю: «Надо прекратить поиски, я и есть генерал Серов». Он от удивления раскрыл глаза, но продолжает мне отвечать, что не может нарушать распоряжение командующего фронтом. Пришлось показать удостоверение личности, члена ВВС Красной Армии за подписью Сталина[265].

Я пытался выяснить, чем вызван такой розыск, но он, к сожалению, ничего не знал, но сам я почувствовал что-то нехорошее, тем более что один раз меня уже разыскивали, когда мы с товарищем Кругловым попали в окружение в районе Городенко под Станиславом[266].

Полковник мне снарядил Ли-2, я посадил генерала, и мы полетели на аэродром, где были расположены самолеты штаба фронта. Когда прилетели туда, я тут же взял «газик» и приехал к себе. При входе в здание меня встретила заплаканная Вера Ивановна, которая была со мной на фронте.

Оказывается, дело происходило так. Когда я вылетел из Люблина и не прилетел на аэродром штаба фронта, немедленно было доложено Жукову. Жуков тут же донёс в Ставку, что пропал заместитель НКВД СССР генерал Серов. Верховный дал распоряжение искать везде и всюду, пока не будет Серов найден живым или разбитый самолёт.

Начальник особого отдела Вадис получил указание зайти ко мне в штаб и под благовидным предлогом сообщить жене, что я задержался. Так он и сделал, и в течение суток не было проявлено никакого беспокойства. На следующий день, когда Вадис пришёл проведать мою жену, раздался звонок по ВЧ: оказывается, ему в особый отдел звонил маршал Жуков, спрашивал его. Вадис поднялся на второй этаж, где у меня стоял телефон ВЧ, и вызвал Жукова.

Вера Ивановна находилась внизу и слышала ответ Вадиса, из которого можно было понять, что меня не нашли. И, как она мне потом рассказывала, вот с этого периода и начались слезы. Когда я возвратился, слёз было пролито еще больше, хотя мне казалось, что этого, наоборот, не должно было бы быть.

Я сразу же позвонил Жукову. Оттуда полушутя-полусерьёзно послышался мат-перемат: «Я из-за тебя от „хозяина“ получил нагоняй. Где ты был, что с тобой?» и т. д. Я ему коротко рассказал, он успокоился и сказал: «Ну, сейчас пишу донесение, что ты нашелся». Я говорю: «Правильно поступаешь».

Затем я ему рассказал о генерале, который мне уже заявил, что он без указания из Лондона ничего делать не будет. Таким образом, отпала надобность в дальнейших переговорах. Оставалось только держать его или передать полякам, что я и сделал.

В тот же день за этот полёт я уже в серьёзных тонах получил соответствующее внушение из Москвы от наркома с украшающими эпитетами и названием «мальчишка». В последующие дни все затихло.

Через несколько дней я получил из Москвы серьезную телеграмму о том, что законное польское правительство (ПКНО) обеспокоено активной реакционной деятельностью подпольного «лондонскою эмигрантского правительства» и всех его министров, которые со своими людьми нелегально расположились вблизи от Варшавы, и находится на нелегальном положении, и ведут большую контрреволюционную работу.

Мне предложено, во что бы то ни стало изъять руководителей подпольного «правительства» и обеспечить работу законному польскому правительству. Таким образом, мне пришлось вылететь в Варшаву и готовить план мероприятий по выполнению этой задачи[267].

В Варшаве встретился с Берутом, и Осубка-Моравским, и Гомулкой и высказал им обиду, почему они вместо того, чтобы мне позвонить по ВЧ и рассказать об этом, дали телеграмму в Москву Сталину, там им делать нечего, а я получил от него нагоняй, что подполковник Крав[268] ещё на свободе. Гомулка извинился, сказав, что впредь он будет звонить мне.

Дело осложнялось тем, что у меня была агентура вокруг АК, но не было никаких прямых подходов к представителям «лондонского правительства», у польского МВД так же.