«Императрица Мария» тем временем сосредоточила весь свой огонь на фрегате «Фазли-Аллах»; вскоре на последнем вспыхнул пожар и, следуя примеру своего флагмана, он также отклепал якорную цепь и бросился к берегу у самого города. Но и это его не спасло от возмездия. «Мария» по-прежнему продолжала рушить ядрами и бомбами вражеский фрегат. Выброшенный к берегу, «Фазли-Аллах» вскоре был объят пламенем. Таким образом, исполнился приговор, определённый бывшему «Рафаилу» двадцать пять лет назад императором Николаем I: «Предать фрегат „Рафаил“ огню, как недостойного носить русский флаг, когда возвращён будет в наши руки…» Позорное пятно с репутации Черноморского флота была смыто навсегда.

Покончив с «Фазли-Аллахом», Нахимов хотел было придти на помощь «Парижу», но тот к этому времени уже добивал своего третьего противника. Не выдержав огня «Парижа», фрегат «Низамие» с перебитыми мачтами и заваленной трупами палубой отклепал свою якорную цепь и выбросился на берег. Вскоре он запылал, подожжённый бежавшей на берег командой. Уничтожив все стоявшие против них суда, те четыре фрегата и корвет, «Императрица Мария» и «Париж», поворотившись параллельно батарее № 5, сосредоточили против неё весь свой огонь.

Вслед за головными флагманами Нахимова и Новосильского остальные корабли эскадры один за другим становились на якорь и продолжали пальбу, удерживаясь на шпринге. В правой колонне против корабля «Великий князь Константин» стояли два 60-пушечных турецких фрегата — «Навек-Бахри» и «Незими-Зефер», 24-пушечный корвет «Неджми-Фешан», а также батарея № 4.

Пристально наблюдая за действиями «Парижа», Нахимов повернулся к Барановскому:

— Не правда ли, отлично-с действует сегодня Владимир Иванович? Один фрегат-с к берегу лихо отбросил, а теперь и второй расстреливает всем бортом! Поднимите ему мою благодарность.

Барановский, скользнув взглядом по оборванным вантам и фалам, покачал головой:

— Сами видите, ваше превосходительство, что пока никаких флагов поднять не можем!

Нахимов кивнул головой:

— Что ж, на войне, как на войне!

Подозвав к себе Острено, он велел ему, не откладывая времени, идти шлюпкой и передать Истомину благодарность флагмана.

— Может быть, отложить сие до окончания боя? — робко заикнулся старший адъютант.

— Никак невозможно-с, — покачал головой Нахимов. — Всё должно делаться в своё время, не раньше и не позже!

Спустившись по мусингам в стоявшую под бортом шлюпку, Острено скомандовал!

— На вёсла!

— Куда хоть идём, ваше благородие? — спросили гребцы.

— На «Париж»!

Матросы дружно перекрестились.

— Вёсла на воду! И ра-а-аз!

Буквально через несколько минут после убытия Острено пролетевшим совсем рядом ядром контузило в грудь стоявшего на верхней палубе капитана 2-го ранга Барановского. Из последних сил Барановский опёрся на планширь, его шатало.

— Пётр Иванович! Ступайте в лазарет! — кричал ему на ухо Нахимов. — Без вас справимся!

Барановский отрицательно помотал головой. Было видно, что ему очень плохо, но он держался. Спустя несколько минут обломок мачты на излёте ударил ему в ноги, переломав их. Барановский молча упал на палубные доски.

— Санитаров! — крикнул Нахимов.

Подбежали санитары Фёдор Жемарин и Иван Дмитриев. Оба в чужой крови и в собственном поту. Санитарам тоже достаётся, и раненых в лазарет носят, и ядра из трюма к орудиям, причём всё «с особым рвением и смелостью». Подхватив под руки командира линейного корабля, санитары потащили его в корабельный лазарет.

В командование «Императрицей Марией» вступил старший офицер капитан-лейтенант Коцебу.

Почти одновременно одному из флаг-офицеров Нахимова мичману Костыреву оторвало осколком гранаты два пальца на левой руке; кроме него, ранено было ещё два молодых офицера и человек шестьдесят матросов. Шестнадцать матросов оказалось убито.

Нахимов подозвал к себе старшего из своих адъютантов, Острено.

— Вот что, Феофан Христофорович, Барановский ранен, и в случае моей смерти или ранения заканчивать сражение придётся тебе! С замыслами моими ты знаком, потому и карты в руки!

«Я передал ему, — писал впоследствии Нахимов, — мой план сражения, и он бы довёл его до конца, если б меня не стало».

Помимо Острено рядом с Нахимовым неотлучно находились флаг-штурман эскадры, капитан корпуса флотских штурманов Иван Некрасов и старший артиллерийский офицер эскадры капитан корпуса корабельной артиллерии Яков Морозов — они глаза и уши командующего. Относительно капитана Некрасова Нахимов напишет в представлении на награду следующее: «Во время боя оказал примерную храбрость и мужество и под сильными неприятельскими выстрелами завёл верп как нельзя было лучше желать».

А раненых и убитых становилось всё больше. Вот потащили в лазарет находившегося у флага прапорщика Павла Полонского, которому ядром оторвало руку. Из окровавленной культи ручьём лилась кровь. В аффекте Полонский пытался вырваться из рук санитаров и куда-то бежать.

— Быстрее тащите в лазарет! — кричали санитарам матросы. — А то кровью изойдёт!

Нахимов со зрительной трубой под мышкой прохаживался по шканцам, наблюдая, как работают артиллеристы. Многих из них, тех, кто были старослужащими, Нахимов давно знал. Вот распоряжаются у своих пушек неразлучные друзья Григорий Савин и Алексей Самотаев. Вот Артемий Попов — пьяница и матерщинник, но канонир от Бога. На нижних деках сейчас наводят орудия и палят бывшие сослуживцы, ещё по «Силистрии», — Иван Кондратьев, Пётр Верещагин и Василий Стрельников.

Свой бой «Императрица Мария» завершила в 14 часов пополудни, когда перед ней больше не было достойных целей. Матросы лили на обжигающе-горячие орудийные стволы воду с уксусом. Стволы шипели, как гигантские змеи. Здесь же, прямо у пушек садились на палубу и вытирали чёрные от гари лбы.

— Хосподи, неужели уже всё кончено?

* * *

Левую колонну вёл за собой в бой «Париж» под флагом младшего флагмана. Контр-адмирал Новосильский был личностью на флоте Черноморском известной и всеми почитаемой. Когда-то старшим офицером под началом Казарского он дрался на героическом бриге «Меркурий», за что получил орден, чин и пистолет в фамильный герб, затем, спустя несколько лет, тем же бригом и командовал. Водил эскадры, командовал дивизией, и вот теперь он ведёт за собой колонну боевых кораблей в главное морское сражение своей жизни.

Рядом с высоким и худым Новосильским — командир «Парижа», крепко сбитый и курносый Истомин. Он ещё мичманом прошёл Наварин, а затем всю жизнь считался одним из любимейших учеников адмирала Лазарева. «Парижем» он командует уже четыре года, с момента спуска корабля на воду, а потому и корабль, и команду знает, да и в себе уверен.

Уверенность командира передаётся и остальным. На шканцах «Парижа» царит полная тишина, а если кто и говорит, то только вполголоса. Громко подаются лишь общекорабельные команды. Так заведено на «Париже» с первого дня, так происходит и сейчас, в бою.