Старший офицер «Парижа» Павел Перелешин время от времени поглядывал на окутанного уже первыми пороховыми клубами «Великого князя Константина». Где-то там, среди вспышек орудий сейчас сражался его старший брат Михаил, в такой же должности старшего офицера и в таком же чине капитан-лейтенанта. Братья — представители старого морского рода. Шутка ли — одновременно на флоте в ту пору служило России сразу пять братьев Перелешиных! Мало этого, на «Париже» при Павле ещё и племянник Николай — 16-летний юнкер, пусть обвыкает!

За «Парижем» грузно ворочал в бухту «Три Святителя», коневым мателотом в колонне «Ростислав».

Корабли второй колонны нашей эскадры противостояли правому флангу турецкой боевой линии. Едва головной «Париж» вышел на дистанцию огня, Новосильский повернулся к Истомину:

— Владимир Иванович, пора!

— По местам! — кричали, срывая голоса, батарейные офицеры.

Заряжающие ловко засовывают в разгорячённые стволы пороховые картузы, быстро принимают от подавальщиков ядра. Секунда — и чёрные шары тоже исчезли в пушечных жерлах, затем туда же досылаются в два удара прибойниками и пыжи. Пушки разом накатываются в порты.

— Готово! — кричит прислуга.

— Пальба по порядку номеров! — несётся откуда-то сверху сквозь клубы пороховой гари.

— Пали! — кричат батарейные офицеры, и линейный корабль сотрясается от одновременного залпа десятков орудий.

«Париж» открыл огонь сразу же после «Марии», поражая турецкий корвет «Гюли-Сефид», фрегат «Дамиад» и центральную береговую батарею № 5. Первый залп был самым сокрушительным и страшным. Матрос Антон Майстренко вспоминал: «Он („Париж“) как подтянулся, залпом как дал (60 орудий сразу), так батарею и разбил — только пыль пошла. Она, батарея, стояла как бы над самой водой, а тут в море и повалилась со всем запасом».

Одновременно «Париж» встал и на шпринг, на что ему потребовалось всего 4,5 минуты — результат, недоступный большинству даже на ученьях!

На первый взгляд, правое крыло турецкой эскадры, состоящее из трёх фрегатов и корвета под общим началом Гуссейн-паши, выглядело несколько слабее левого, но его поддерживали весьма мощные батареи № 5 и № 6. В то время как «Париж» вёл перестрелку с корветом «Гюли-Сефид» и отражал яростный огонь фрегатов «Дамиада» и «Низамие», его задний мателот, корабль «Три Святителя» сошёлся в поединке с фрегатом «Каиди-Зефер». На долю же «Ростислава», помимо корвета «Фейзи-Меабуд» пришлась и батарея № 6.

Орудия правого борта «Парижа» работали безостановочно. Позднее будет подсчитано, что «Париж» выбросил бомб больше, чем любой другой корабль — 7011. Немудрено, что через полчаса после начала сражения турецкий корвет «Гюли-Сефид», стоявший рядом с фрегатом Осман-паши и оказывавший ему огневую поддержку против флагманского корабля Нахимова, был уже сильно избит русскими снарядами, потерял фок-мачту и несколько орудий. Командир корвета Сали-бей оставил свой корабль и предпочёл спастись бегством. Вскоре на корвете возник пожар, и огонь стал постепенно добираться до крюйт-камеры. Наконец, в 1 час 15 минут пополудни раздался сильный взрыв, и «Гюли-Сефид» взлетел на воздух. Уничтожив неприятельский корвет, Истомин оказал непосредственную поддержку своему флагманскому кораблю.

Историк пишет: «Капитан 1-го ранга Истомин, увидев, что флагманский корабль Нахимова находится под жестоким огнём нескольких турецких судов, избрал основной мишенью для орудий „Парижа“ не правый фланг турецкой боевой линии, против которого он должен был действовать по диспозиции, а корвет „Гюли-Сефид“, стоявший против „Императрицы Марии“. Только после того как положение русского флагманского корабля улучшилось в результате уничтожения и выхода из строя трёх неприятельских судов („Навек-Бахри“, „Гюли-Сефид“, „Ауни-Аллах“), Истомин перенёс огонь на правый фланг противника».

Пренебрегая опасностью, под градом неприятельских ядер, книпелей и картечи матросы во главе со шкипером Иваном Яковлевым исправляли такелаж и заделывали пробоины. Раненые отказывались уходить с боевых постов.

Мичман Коля Ребиндер с верхней батареи никак не мог из-за плотного дыма разглядеть цель. Увидев на юте штурмана Родионова, закричал ему:

— Укажите направление батарее!

Из-за пушечных выстрелов Родионов Ребиндера скорее понял, чем расслышал. С юта ему действительно было лучше видно, так как дыма в корме было значительно меньше.

— Сейчас! — крикнул Родионов и начал высматривать цель для Ребиндера, но тут вдруг очередное ядро попало в стоящий около него катер. Летящая от него во все стороны щепа вонзилась сразу в нескольких местах в лицо штурмана. Родионов левой рукой обтёр кровь с лица, а правую протянул, чтобы показать направление мичману. В этот момент следующее ядро ударило в руку, оторвав её.

Покончив с неприятельским корветом, «Париж» мимоходом обстрелял продольным огнём дрейфовавший мимо «Ауни-Аллах», а затем сосредоточил огонь по фрегату «Дамиад» и береговой батарее № 5. Бомбические снаряды русского корабля производили сильные разрушения на батарее и на неприятельском фрегате. Лейтенант Никитин, руководивший огнём бомбических орудий, проявил «отличное мужество и превосходные распоряжения при действиях бомбической батареи». Вскоре фрегат «Дамиад», не выдержав меткой прицельной стрельбы русских комендоров, обрубил цепь и вышел из боевой линии турецкой эскадры. Течением и ветром его отбросило к юго-западному берегу полуострова. Турецкая эскадра лишилась ещё одного фрегата.

Турки ожесточённо сопротивлялись. Поворотившись на шпринге, «Париж» обратился свой левый борт против наиболее мощного турецкого фрегата на этом фланге «Низамие», над которым трепетал флаг Гуссейн-паши. Младший флагман турецкого флота дрался отчаянно и яростно. Уже второй час оба дека фрегата «Низамие» озарялись вспышками выстрелов, корпус судна содрогался от непрерывной стрельбы. Некоторые орудия «Низамие» были исковерканы ещё в результате обстрела «Ростиславом», но младший флагман Гуссейн-паша (человек не робкого десятка) решил сражаться до последней возможности. Конец «Низамие» пришёл от «Парижа». К 2 часам пополудни несколько залпов «Парижа» разворотили турецкий фрегат окончательно. С треском рухнула и полетела в воду фок-мачта, вслед за ней фрегат лишился и бизани. Для флагмана Гуссейн-паши всё было кончено. На «Низамие» творилась что-то невообразимое, смерть была всюду, ядра и бомбы разносили в щепы верхнюю палубу и галереи, крушили переборки, взламывали наружную обшивку. В начале третьего часа пополудни горящий «Низамие» бросился к берегу. Ни о каком сопротивлении речи уже не шло. Сотни турок кинулись к выходным трапам, прыгая за борт. Гуссейн-паша, тоже старый наваринец, как и его старший флагман, до последнего не покидал шканцев и сошёл в шлюпку, когда пожар подобрался к нему уже вплотную. Спустя несколько минут горящий остов «Низамие» ветром вынесло на берег и навалило на ещё огрызающийся фрегат «Дамиад», который к этому времени также испытал на себе силу орудий «Парижа».

Моряки «Парижа» посылали последние снаряды по турецким судам, и командующий эскадрой, наблюдая за ходом боя, высоко оценивал умелые действия капитана I ранга Истомина. «Нельзя было налюбоваться, — доносил впоследствии П.С. Нахимов, — прекрасными и хладнокровно рассчитанными действиями корабля „Париж“; я приказал изъявить ему свою благодарность во время самого сражения, но не на чём было поднять сигнал: все фалы были перебиты». Адъютант Феофан Острено, подойдя на шлюпке к борту «Парижа» под непрерывным обстрелом противника, передал морякам Истомина благодарность командующего, которая была воспринята криками «ура!».