Гумилев описывал начало первой хазарской экспедиции красиво и поэтично: «Как истые "полевики", мы начали вести свои первые наблюдения еще из окон астраханского поезда. Ранняя северная осень со слякотью и моросящими дождями осталась позади, как только мы переехали Волгу. Яркая голубизна неба как-то особенно гармонировала с палевой желтизной иссохших трав, припудренных тонкой пылью. Всё было насквозь пропитано солнцем: и трава, и пыль, и меланхолические верблюды, и ветлы – мощные ивы с бледно-зелеными узкими листьями, трепетавшими под слабым дуновением ветерка».

В Астрахань прибыли в первых числах сентября. Этот город всегда славился изобилием и дешевизной икры и рыбы. Волжский осетр и белуга еще не стали редкостью, а баночка паюсной икры стоила в Астрахани 5 рублей (значит, после реформы 1961-го – 50 копеек) — стоимость десяти троллейбусных билетов. Но в этой пахнущей рыбой благодати осеннего южного города задерживаться не стали. Уже 8 сентября археологи сели на пароход и поднялись на нем вверх по течению до села Енотаевки, где, как предполагал Артамонов, им должны были встретиться остатки крепостных валов Итиля или хотя бы «черепки посуды, разбитой хазарскими женщинами».

Не нашли ничего. Много дней они будут исследовать протоки волжской дельты на моторной лодке, арендованной у какого-то местного сельсовета, но все находки экспедиции относились к более позднему, татарскому времени.

Единственной стоящей находкой стал черепок более древней, дотатарской керамики IX–X веков, найденный на берегу Ахту бы под толстым слоем речных наносов: уровень реки стоял много ниже обычного, и берег просматривался, «как на геологической срезе». Значит, на этом месте жили люди, пока их дома и сады не оказались под толщей воды. Гумилев решил, что все-таки нашел хазарскую столицу. Точнее, нашел место, где она стояла. Лев Николаевич был человеком темпераментным, а богатое воображение не всегда помогало правильно оценить находку. Юрий Кожин вспоминал, как во время Ангарской экспедиции Гумилев принял небольшой холмик с остатками горелого дерева за «остатки ритуального захоронения» и велел его зарисовать. Зарисовали, позвали Окладникова, но тот только хмыкнул: «Горелый пень» – и ушел.

Гумилев предположил, что столица хазар, как и многие их поселения, была просто затоплена. Но почему он решил, будто именно здесь, на берегу Ахтубы, близ урочища Мартышкин лес, располагался Итиль, до середины X века – один из самых блистательных городов Восточной Европы? Не из-за остатков же битого хазарского горшка? Местность показалась Гумилеву похожей на окрестности Итиля, как их описывали арабские путешественники и малик Иосиф. Увы, за тысячу лет конфигурация волжской дельты заметно переменилась.

8 октября 1959 года Гумилев писал Абросову уже из Ленинграда: «Я нашел место хазарской столицы, но не нашел ее саму. Она смыта». Гумилев рассказал о своей находке и своих догадках: «Очевидно, в XI–XII был огромный подъем Каспия и Волги». Реакцию Абросова Гумилев описал в своей книге: «Ты сам не понял значения твоей находки». Вслед за этими словами он будто бы поведал Гумилеву свою идею гетерохронности.

«Всю ночь мы просидели над составлением хронологических таблиц, на которые наносили эпохи расцвета и упадка кочевых держав Великой степи, а к утру получили первый вариант климатических условий с точностью, при которой допуск равнялся примерно пятидесяти годам», — писал Гумилев.

Возможно, друзья и могли сидеть по ночам и составлять таблицы, но идею гетерохронности увлажнения Евразии Абросов с Гумилевым начали обсуждать в письмах еще зимой – весной 1955-го. В августе 1955-го Гумилев даже прислал из лагеря Абросову результаты своих расчетов. Так что Гумилев уже давно был в курсе дела. Что касается Абросова, то в октябрьском письме Гумилева он нашел доказательство своей гипотезы и просто напомнил другу о научной проблеме, которую они обсуждали четыре года назад.

17 октября 1959-го Гумилев изложил гипотезу о периодичности увлажнения евразийских степей и трансгрессиях Каспия[34] Артамонову. Тому идея понравилась, он дополнил ее собственными наблюдениями.

Гумилев и Абросов рассчитали, что ко времени появления хазар на арене истории – к VI веку – Каспийское море стояло на несколько метров ниже, чем в XX веке, а волжская дельта была намного обширнее и могла кормить многочисленное население. Гумилев назовет древнюю дельту Волги «каспийскими Нидерландами».

Гумилев решил искать хазар не в низинах, а на так называемых бэровских буграх – возвышенностях, никогда не заливавшихся водой. Свое название они получили по имени знаменитого российского естествоиспытателя Карла Бэра.

В Географическом обществе Гумилев познакомился с исследователем этих бугров, геологом Александром Алексиным, который возглавлял отряд Южной геологической экспедиции Академии наук. Гумилев с Алексиным договорились работать вместе и опубликовать результаты исследований. Благодаря Алексину материальная база экспедиции намного укрепилась. Археологам больше не приходилось выпрашивать лодки по сельсоветам. В распоряжении экспедиции была не только моторная лодка, но и машина. Теперь Гумилев сможет объехать всю дельту по суше и по воде, изучить все значимые протоки. Кроме того, появилась даже прислуга – шофер с кухаркой.

Экспедиция Гумилева – Алексина в середине августа 1960-го начала раскопки на бугре Степана Разина и вскоре обнаружила остатки могильника хазарского времени, где нашли первого хазарина, которого скептики, впрочем, называли «татарином», пока экспертиза керамики (большого сосуда, найденного в погребении) не подтвердила древность находки.