Подлость Звона в полной мере осознал лишь агент «политички». Арестант сыпал словами «свобода», «гнет», «сопротивление», но ни звуком не обмолвился о людях — все о киберах. Ни один суд в мирное время не усмотрит в деяниях Стефана Солеца подкопа под основы демократии, покушения на Конституцию и посягательства на государственный строй, то есть из-под статьи «политический террор» Звон выскальзывал. Стали спрашивать об Энрике — «Я не варлокер, я хлипер».

Адвокат тоже догадывался, что молодой Солец неспроста повел эту линию, но делал вид, будто озабочен процессуальными вопросами.

Человек из «политички» ушел, предоставив следователям (самим искать статьи, под которые подпадали Звон и компания.

Звон сварил такой компот из своих впечатлений, что его зауважали в следственной тюрьме — не иначе как видный теоретик кибер-революции. Его послушаешь — прямо новый Король Роботов. Звон в камере смотрел TV и думал, что тюрьма — не так уж плохо, как об этом говорят.

Утром 12-го, в понедельник, его свели на очной ставке с Рыбаком — тот слегка порозовел, немного распрямился и одышкой страдал меньше.

— Вы узнаете этого человека?

— Виделись. — Рыбак был немногословен.

— А вы — этого?

— Встречались, — в тон кивнул Звон.

— Где и когда вы встречались?

Потянулась нудь. Стали читать, смотреть и сверять протоколы допросов, допытываться — был ли между ними преступный сговор? Оба валили все на киборгов — с тех-то спрос, как с покойников. Они, киборги, сами собой командовали, а мы ими — нет.

— Вы, Ройтер, подсказали мысль о «харикэне».

— Ну, положим, я. А ударить по Бэкъярду захотели они, и финансировали все — они. Я на себя лишнего брать не буду. Что мое — то мое.

— Вы, Солец, утверждаете, что киборг Косичка угрожала Флорину Эйкелинну по кличке Стик Рикэрдо оружием, если он не откроет партизанские файлы. В ее памяти такой факт отражен — но угроза касалась лишь его имущества.

— А вы бы стали спокойно слушать, как вам говорят: «Я спалю твою квартиру»?.. Машина — все, что есть у Стика; вот он и согласился. Он — жертва; вы так и отметьте.

— Что означали его слова: «Иди, взрывай этот сарай с киборгами»?

— Он ей поддакивал, чтобы она его не тронула. Он, может, думал, что это все игра, новая дэнжен-опера, и файлы ей нужны, чтоб достоверно срежиссировать сценарий. Это бывает!

Рыбак слушал и прятал улыбку. Звон-то Звон, а за своих стоит — не своротишь. В свой черед и он тоже постарался обелить Стика, насколько можно.

Прочитали, просмотрели, заверили на всех видах носителей: аудио-, видео— и текстовом. Звон рискнул нарушить порядок процедуры:

— Ну? Говорил я, что мой папаша — корг? А вы не верили!

— Так уж и корг, — весело ощерился Рыбак. — Всего-навсего директор. Его удар не хватил?

— На свидание пришел — я думал, убьет.

— И надо было тебя стукнуть. Ладно, я — мне не светило ничего, но ты-то?! Пошатался — и вернулся бы в свой Белый Город.

— У меня судьба другая, — Звон расправил плечи. — Я — за идею…

— Да, идея у тебя была хорошая. Красивая. А мою… всего-то ночь я с ней провел… и, знаешь, за ее любовь мне ничего не жалко. От всех людей я того не дождался, что она мне подарила.

— Слышал — Доран тебе бассов нагреб немерено, хватит и на больницу, и на трансплантацию!

— Он мне все уши прогудел этими бассами. Адвокаты в очередь выстраиваются… А я б на те деньги выкупил ее у Хармона, то, что осталось, до последней крошки, чтоб ее собрали заново, как была. Месяц-два поговорить с ней, в глаза ей посмотреть — и хватит, можно умирать.

— Придется жить. А я рад, что мы это сделали. Весь Город вздернули! Теперь про нас и говорят, и пишут. А то живешь, живешь, как тля, — то ли ты жив, то ли помер давно.

— Чую я, Звонок, накрутят нам немало. Но сколько бы ни дали — досижу и выйду. Как, если я впишусь потом на ночь у тебя, в Белом?

— О чем разговор?! Приходи. Если я буду в Белом!.. Вдруг сам приду к тебе вписываться. Папаша черными словами поминает какого-то прапрадеда, а нового ребенка хочет заказать, чтобы его из правильных генов собирали, — деньги копит! Не жить мне в Элитэ.

— Ничего, — утешил Рыбак, — в тюряге тебе мозги вправят. Времени впереди много — универ там закончишь, в люди выйдешь. Еще «спасибо» судье скажешь.

Следователь встал; вошли конвоиры. Улучив момент, Звон и Рыбак пожали друг другу руки — холодноватая щуплая кисть сталкера-манхляка согрелась в ладони сынка директора. Беда уравнивает людей.

— Еще свидимся. Уж на скамейке подсудимых — точно.

— В случае чего — найдешь Стика, записку оставишь. Я заскочу к нему… лет через сорок!

Их смех был невеселым, но настоящим, и они действительно хотели встретиться потом, когда вина их избудется, а память останется.

* * *

К опознанию кибер-имущества Эмбер готовилась, как к выходу на сцену. За два десятка дней, прошедших после побега Лилик, она успела: а) со вкусом оплакать и милую потерянную куколку, и себя, несчастную, б) впопыхах отрепетировать и с чувством спеть душещипательное «Украли куклу» (апрельский хит!), в) легкомысленно оскорбить Энрика с его варлокерами и публично поплатиться за это, г) задрать юбку на защите наследия Хлипа и д) нарыдаться над тем, что ее крошка, ее маленькое чудо, ее радость — теперь отъявленная террористка. Понятие о новой, криминальной сущности Лилик ушло, едва было отыграно в пароксизме горя.

Когда ей наводили красоту перед полетом в Баканар, слегка невыспавшаяся звезда то щебетала, то постанывала под руками косметолога. Она воображала вслух, как бросится к Лилик, прижмет ее к груди и пообещает никогда, никогда с ней впредь не расставаться.

Другой бы извелся, слушая, как Эмбер для пробы декламирует отрывки своих пламенных речей, но присутствующий рядом Кэльвин напоминал характером диван — ласково уступая всем взрывам и нажимам взбалмошной подруги, он потом упруго распрямлялся и вновь обретал стабильную форму мягкой мебели. Такие люди живут долго и перевоплощаются в своих детей.

— Она меня узнает, как ты думаешь? — тормошила Эмбер Кэльвина дорогой. — Слушай, как я страшно выгляжу! — совалась она в зеркало. — Почему ты не выяснил, будут ли меня там снимать?! Кэ-эл! Ты будто не живой, а плюшевый!..

— Не тревожься, ты опознаешь ее и подпишешь протокол, и больше ничего.

Встречал их строгий, отутюженный сержант в компании скособоченного Гаста. Весенний ветерок и солнышко, царившие на флаерной площадке, дружно играли непокорными вихрами старшего системщика, а под ресницами его стайками проносились озорные чертики.

— Мое почтение! Рад снова видеть вас!