Жена слушала Мемнона, недоверчиво качая головой.

– К тому же такова воля Великого Царя. Вы все трое уедете в Сузы. Будете жить при дворе, окруженные почетом и уважением.

– Великий Царь хочет взять нас в заложники?

– Нет, не думаю, но факт остается фактом: я не перс, я наемник и торгую своим мечом.

– Я не брошу тебя.

– Мы тоже, – присоединились к ней сыновья.

Мемнон вздохнул:

– У вас нет выбора и нет другого пути. Вы отправитесь завтра. Повозка довезет вас до Келен, а дальше вы будете в безопасности. Вы поедете по Царской дороге, где не встретите никаких тревог, и к концу следующего месяца прибудете в Сузы.

Пока он говорил, Барсина опустила глаза и по щекам ее скатились две больших слезы.

– Я буду тебе писать, – продолжил Мемнон. – Вы будете часто получать от меня известия, потому что я смогу пользоваться царскими курьерами. Ты сможешь писать мне таким же образом. А когда все закончится, я приеду к тебе в Сузы, где Великий Царь окажет мне самые высокие почести за мою службу. И наконец мы сможем пожить спокойно, где захочешь, моя ненаглядная: здесь, в Карии, или в нашем дворце в Зелее, или на море в Памфилии. Мы будем смотреть, как растут наши сыновья. А сейчас успокойся и не делай расставание еще более тяжелым.

Барсина подождала, пока мальчики поужинают, и отослала их спать.

Те по очереди подошли к отцу и обняли его; их глаза блестели.

– Я не желаю видеть слез на ресницах моих юных воинов, – сказал Мемнон, и мальчики, сделав над собой усилие, выпрямились и посмотрели на него прямым взглядом. Отец поднялся, чтобы попрощаться с ними. – Спокойной ночи, дети мои. Выспитесь хорошенько, потому что вас ждет долгий путь. Вы увидите разные чудеса: сверкающие многоцветные дворцы, озера и сказочные сады. Вы попробуете редчайших плодов и яств. Будете жить, как боги. А сейчас ступайте.

Мальчики по персидскому обычаю поцеловали ему руку и удалились.

Барсина отпустила слуг и проводила мужа в его комнату. Там она усадила его в кресло и впервые в жизни сделала то, чего никогда не делала раньше из-за привитого в детстве обостренного чувства стыдливости, – разделась перед ним и осталась голой в теплом красном свете лампы.

Мемнон смотрел на нее так, как только грек может созерцать красоту в ее высшем проявлении. Его взгляд медленно скользил по ее янтарной коже, по нежному овалу ее лица, гибкой шее, округлым плечам, по сильной набухшей груди с темными выпрямившимися сосками, по мягкому животу, блестящему пушистому лобку.

Супруг протянул к ней руки, но Барсина попятилась и легла на постель. Пока Мемнон смотрел на нее пламенным взглядом, она раздвигала бедра все смелее, желая доставить своему мужчине наивысшее наслаждение, прежде чем покинуть его – возможно, очень надолго.

– Посмотри на меня, – сказала Барсина. – Не забывай меня. И даже если ты будешь приводить других женщин на свое ложе, даже если тебе предложат молодых статных евнухов, помни меня, помни, что никто другой не может отдаться тебе с такой любовью. Эта любовь жжет мне сердце и плоть.

Она говорила тихим голосом, в котором ощущалось то же тепло, что и в свете лампы, волнами падавшем на ее блестящую и смуглую, как бронза, кожу, очерчивая поверхность ее тела, как волшебный пейзаж.

– Барсина… – прошептал Мемнон. Теперь и он снял длинную хламиду, обнажив свое сильное тело. – Барсина…

Его точеный торс, закаленный сотнями битв, был отмечен шрамами, а последняя рана оставила длинную отчетливую красноватую борозду на бедре. Однако внушительные мускулы и твердый взгляд излучали грозную мощь, непокорную и отчаянную, полную наивысшей жизненной силы.

Ее взгляд долго и настойчиво ласкал его, а муж приближался к ней не совсем уверенными шагами. Когда он лег рядом, ее руки скользнули по его мощным бедрам к паху, и ее рот разбудил наслаждение в каждой точке его тела. Потом она села на него так, чтобы он не ощущал боли в пылу любви, и наклонилась к нему, совершая бедрами те же томительные танцевальные движения, которыми покорила его в первый раз, когда он увидел ее в доме ее отца.

Наконец, побежденные усталостью, они упали рядом друг с другом. Над волнистыми очертаниями карийских холмов уже начал пробиваться слабый свет.

Глава 16

Удары таранов, беспрестанно колотивших в стены Милета, громом разносились до самых склонов горы Латмос, а с моря было видно, как из огромных катапульт в город летят камни.

Персидский адмирал собрал на юте своего корабля командиров эскадры, чтобы принять решение. Донесения поступали удручающие. Попытка высадиться на берег, и так уже рискованная, теперь из-за истощения людей от голода и жары стала бы просто самоубийством.

– Пойдем к острову Самос, – предложил один финикиец из Арада, – пополним запасы воды и продовольствия, потом вернемся сюда и попытаемся высадиться у их перекопанного рвом морского лагеря. Попробуем сжечь их корабли, атакуем их с тыла, пока они заняты под стенами Милета, и дадим горожанам возможность совершить вылазку. Македонянам придется защищаться на два фронта и на пересеченной местности, и мы окажемся в выигрышном положении.

– Недурно, – одобрил предложение один наварх-киприот. – Если бы мы атаковали сразу, прежде чем они вырыли перед кораблями укрепления, наши надежды на успех были бы больше, но можно попробовать и сейчас.

– Согласен, – признал персидский адмирал, увидев почти полное единомыслие своих соратников. – Итак, на Самос. Мой план таков: после того как моряки и солдаты восстановят силы, мы воспользуемся вечерним бризом, чтобы вернуться ночью и атаковать их морской лагерь. Нападем внезапно – рискнем зайти в тыл их войска, стоящего под стенами Милета.

Чуть погодя флаг, поднятый на рее флагманского корабля, дал флоту сигнал спустить весла и приготовиться к отплытию.

Корабли в полном порядке, рядами по десять, под задающий ритм гребле барабанный бой двинулись на север, к острову Самос.

Александр, находившийся под южной стеной Милета, услышал крик одного из своих воинов:

– Они уходят! Персидский флот уходит!

– Великолепно, – заметил Селевк, в это время исполняющий обязанности царского вестового. – Город должен сдаться. Теперь им не на что надеяться.

– Нет, погоди, – остановил его Птолемей. – С флагмана что-то сигналят городу.

И в самом деле, на корме отходившего в море большого корабля были видны вспышки, а вскоре появился и ответ: на самой высокой башне Милета взвился большой длинный красный флаг, а следом еще два – синий и зеленый.

– Они подтверждают, что получили сообщение, – объяснил Птолемей, – но, поскольку солнце не благоприятствует, не могут сигнализировать