свой адрес, Евгения Нильсовна. — сквозь зубы изрекла. Я впервые к ней обратилась по имени. До этого она была лишь «она». Ни личность, ни женщина, а пустое местоимение. — И не стану терпеть приказы выскочки, которая не смогла справиться с положением, в котором она оказалась.

— Паршивая овца! — Женщина дернулась в мою сторону.

С ее ростом, где-то полтора метра, и каблуками она доходила мне до подбородка, как минимум весь фейерверк одичалости и злости пузырился из нее предупреждением. Непроизвольно я отступила от нее. Не хватало нам дать в руки борцовские перчатки, капу, оборудовать ринг и столкнуть нас в нечестном поединке, где по полной бы отыгралась на ее красивом личике.

— Лучше держи свой язык на замке, пока его я не засунула тебе в задницу.

— Как мило. Чихуахуа, наконец-то, затявкала, — дерзко ухмыльнулась ей, отпустив ручку двери. — Оставьте меня и Семена в покое. Неужели вы не видите, что умеете только разрушать чью-то жизнь? Отпустите человека, не мучайте его.

— Послушай, деточка, во-первых, не указывай мне. Во-вторых, я тебе дам совет. Уезжай.

Фыркаю, закатив глаза. Я встретилась с ее глазами цвета отполированного гранита, впитывающий в себя любую отрицательную эмоцию, в которых не было ни гамма сочувствия ко мне. Ее слова не от чистого сердца.

— Или твоей карьере придет конец, кто знает, — неоднозначно пожимает плечами, моргая как кукла. Ее ресницы напоминали потрепанную кисточку. Она отвернулась, рассматривая вокруг себя обстановку, и нерасторопно потянулась к небольшой памятке, оттягивая время.

— О чем вы? — Все тело окатило дрожью.

Евгения уловила мое колебание, поставила памятку на место и продолжила глядеть на яркие картинки. От меня не скрылась улыбка, напоминающая оскал.

— Я могу рассказать твоему руководству одну интересную историю о том, как воспитательница, самый добросовестный, открытый, бескорыстный пе-да-гог, спит с отцом воспитанницы. — Слова напоминали перемолотые кости. Я вытянулась и с лица ушла вся кровь. Она не посмеет… — Сколько ты работаешь здесь? Год? Два? Три? Тогда для тебя он и закончится на плачевной ноте. Могу еще подсобить в том, что о тебе прознает большая часть детских садов и никто не захочет иметь с тобой дело.

Выразительно откинула шубу, уперев руку в бок, и глянула из-под бровей с капелькой повелительницы. Ей льстило меня забить в угол, напугать.

— Ох, что же о тебе подумают родители? — Напыщенно и переиграно приоткрыла рот, прикрывая ладошкой. Смесь переживания и сарказма сочилась из нее ядом. — Была такой славной девочкой, а стала шалавой, к которой своих мужей будет опасно подпускать. Каждому дает, и уж точно не скупиться на то, чтобы потерять свою совесть в развратных вещах.

— Честное слово, вам бы полечиться.

Покачала головой и решила закончить наш бессмысленный разговор, дернув дверь. Женщина же посчитала иначе и стиснула мой локоть в своем захвате. Из глаз посыпались искры от давления в чувствительной болевой точке внутренней кости, отчего я прикусила нижнюю губу.

— Либо ты заканчиваешь тереться своей промежностью об моего мужа, либо твоя жизнь перестанет быть такой сахарной.

— Являясь ко мне, вы не брак сохраняете, а своими алчными поступками только усугубляете положение. Семен уже разочаровался в вас. И это может стать последним рывком до потери его.

— Я его никогда не потеряю, милая моя.

— Вот интересно, почему вы хватаетесь постоянно за Семена?

— Я люблю его.

— Это одержимость, а не любовь.

— И это не изменяет существование того, что мы можем быть вместе. Быть одним течением. Сворачивать вместе горы. Не знать, в конце концов, бремени.

Она задумывается о том, что было бы, если не родилась Варя. И упускает реальность.

— Тогда вы забываете одну деталь. Семен не откажется ради эгоистичных идей, бросив все: себя, дочку, интересы хрупкой и неполной семьи, ведь он этим живет.

В раздевалке раздается топот и заходит мужчина с незаметно выделяющейся проседью на волосах и бороде. Я распрямляю плечи. Женя отпускает меня, разминает пальцы и ненатурально кивает мужчине. Приветствую родителя улыбкой, и, раскрыв дверь, зову мальчика, увлекшийся собиранием паззла.

Убедившись в ответной реакции, я непоколебимо возвращаюсь обратно. Наши лица были в двадцати сантиметрах друг от друга, еще шаг и наши носы соприкоснулись бы. Но на глазах незнакомого человека вряд ли стоит быть рискованной, коль я связала себя с деятельностью воспитатель. Я — пример для многих. Для родителей. Их детей. Для своих коллег. И мне ни в коем случае нельзя пленить сомнения в своих словах, ведь тогда я покажу слабые стороны. Да, нормально показывать, что ты тоже живой человек и состоишь из кучи подоплек и чувств, которые иногда не можешь контролировать. Только людям нужна надежда. Надежда на то, что и они сами могут стать теми, кто для них считается самым лучшим.

Наверное, от этого мои родители и стали тем примером, на которого не стоит равняться. Их потребности жить для себя и не знать забот не то что привели меня к точке невозврата, до тех пор, живя в 2000-х, я знавала лишь одиночество и горечь, что предоставили в мои руки люди, считавшиеся моими родителями. Пока я не стала оборачиваться на них, как на тех, до кого нет дела.

Взгляды схлестнулись в безмолвном, лишь понятном для нас поединке, и, возможно, я догадалась о ее истинных мотивах. Евгения оказалась плохой матерью. Никудышной женой. И вряд ли стоит ее в этом упрекать? Нет. Потому что она просто не умеет по-другому. Ей не знакомо коммунизм, самоотдача и, в первую очередь, чистая любовь, от этого ее камин давно сломался.

— Я не откажусь от Семена, Евгения, — вкрадчиво заговорила, чтобы только она услышала эти слова. — Пожалуйста, рассказывайте руководству обо мне. Без разницы. — Всплеснула руками. — Но запомните, вступая на тропу зла, вы в первую очередь теряетесь в корыстях. Будь ад возможным, вы бы стали эксклюзивным представлением для многих демонов, так как ваши грехи не станут милостыней, а лишь углями для раздирающего пламени.

Радужка ее глаз всколыхнулась и тут же затухла. Женя нацепила на себя маску непокорного наплевательства на все, что ей говорит та, кто спала с ее мужем. Пусть так. Я устала ходить на цыпочках вокруг тех, кому дозволено все и устала упускать свое счастье. Брать в руки козла за рога, шагать вперед и чхать на всех куриц, которые гонятся за тобой.

Передо мной человек резко выдернул перчатки из сумки, демонстративно надела их на руки, поправила свою шубу и, бросив напоследок кротко искрометный взгляд.

— Не думай, что светя своим голым несуразным телом ты обворожила моего мужа. Просто