– Ja, – подтвердил один из депутатов. – Но он такой грубый! Всегда есть возможность сделать или сказать что-то, не оскорбляя людей. Наш кандидат тоже сильный человек. Донгес представлял законопроект о групповых территориях и закон о различном представительстве голосующих – никто не обвинит его в том, что он kafferboetie– «чернолюб». Но он гораздо тоньше, у него лучше стиль.

– Северянам не нужна тонкость. Им не нужен мягкий премьер-министр со сладкими речями, им нужен сильный человек, а Фервурд – прекрасный оратор. Дьявольщина, этот человек умеет говорить и не боится работы – и, как мы все знаем, тот, кого так ненавидит английская пресса, не может быть плохим.

Все рассмеялись, глядя на Шасу: им хотелось посмотреть, как он это примет. Он все еще чужак, их прирученный rooinek, и он не доставит им удовольствия видеть, что их шутка попала в цель. Шаса легко улыбнулся.

– Фервурд хитер, как старый бабуин, и быстр, как мамба. Нам придется напряженно поработать, чтобы его не выбрали, – согласился Шаса.

И они работали напряженно, все они. Шаса был убежден, что, хотя Донгес и предлагал упомянутые расистские законы парламенту, из всех трех кандидатов, которые позволили убедить себя и претендовали на высшую должность в стране, он был самым умеренным и человеколюбивым.

Сам доктор Хендрик Фервурд, принимая свое выдвижение в кандидаты, сказал:

– Когда человек слышит отчаянный призыв своего народа, он не имеет права отказаться.

2 сентября 1958 года состоялось тайное заседание руководителей Национальной партии, на котором должны были выбрать нового лидера. На совещании присутствовали 178 членов парламента и сенаторов от Национальной партии, и небольшой срок работы Фервурда в нижней палате парламента, вначале казавшийся недостатком, в конечном счете обернулся преимуществом. В течение многих лет Фервурд был лидером в сенате, верхняя палата уступала силе его личности и ораторскому мастерству. Сенаторы, состарившиеся и покорные – их число увеличили, чтобы правящая партия могла без помех продвигать нужные законопроекты, – как один проголосовали за Фервурда.

Донгес пережил первый тур голосования, по итогам которого был исключен «Блэки» Сварт, кандидат от Свободной республики, но во втором туре северяне объединились и общими усилиями большинством в 98 голосов против 75 сделали премьер-министром Фервурда.

В тот вечер, обращаясь к нации, премьер-министр Хендрик Френс Фервурд не стал скрывать, что избран по воле всемогущего господа. – Господь предопределил, что я поведу народ Южной Африки на этом новом отрезке его жизни.

Блэйн и Сантэн приехали из Родс-Хилл. Семейной традицией стало собираться и вместе слушать по радио важные сообщения. Вместе они выслушивали речи и объявления, которые сдвигали знакомый им мир с оси: объявления войны и мира, новости о зловещих грибах, выросших в небе над японскими городами, вести о смерти королей и любимых правителей, о восшествии на престол королевы – все это и многое другое они слушали вместе в голубой гостиной Вельтевредена.

Они сидели тихо, слушая высокий, нервный, но отчетливый голос нового премьер-министра, и морщились, когда он повторял банальности или брался за заезженные темы.

– Никто никогда не усомнится в том, что моя цель – поддержание демократических институтов нашей страны, так как они – наиболее ценное приобретение западной цивилизации, – говорил Фервурд, – но и сохранение права людей с иными убеждениями выражать их.

– При условии, что эти взгляды будут одобрены правительственными цензорами, синодом Голландской реформированной церкви и тайным совещанием Националистической партии, – саркастически произнес Блэйн, и Сантэн толкнула его:

– Тише, Блэйн, я хочу послушать.

Фервурд перешел к другой своей любимой теме – враги страны сознательно неверно истолковывают его расовую политику. Не он придумал слово «апартеид», но другие мудрые и преданные умы предвидели необходимость позволить всем расам в сложно устроенном и раздробленном на части обществе развивать свои возможности и потенциал.

– Моим долгом как министра по делам банту с 1950 года было проводить эту согласованную и верную политику, единственную политику, которая предоставляет каждой расе возможности внутри расовой общины. И в будущем мы ни на дюйм не отойдем от такой политики.

Тара, слушая, нетерпеливо притопывала, но теперь вскочила на ноги.

– Простите, – выпалила она. – Я плохо себя чувствую. Мне нужно глотнуть свежего воздуха на террасе…

И она выбежала из комнаты. Сантэн пристально посмотрела на Шасу. Он улыбнулся и пожал плечами, словно собирался что-то сказать, но голос из радиоприемника снова привлек общее внимание.

– Я перехожу к одной из самых главных и священных, если не к самой главной идее нашего народа, – к идее создания республики. Я знаю, сколько англоговорящих жителей Южной Африки, которые сейчас меня слушают, верны британской короне. Я знаю также, что эта двойная, расщепленная верность в прошлом мешала им достойно справляться с истинными проблемами. Монархический идеал слишком часто оказывался причиной розни, сталкивая африкандеров и англоговорящих граждан, тогда как им нужно было сохранять единство. С уничтожением колоний в мире возникают новые государства черных, представляющие угрозу той Южной Африке, какой мы ее знаем и любим. Африкандер и англичанин больше не могут действовать порознь, они должны взяться за руки, как союзники, и обеспечить безопасность и силу новой белой республики.

– Боже мой, – выдохнул Блэйн, – это что-то новое. Он всегда говорил исключительно о республике африкандеров, и никто не воспринимал его слова всерьез, в том числе и сами африкандеры. Но сейчас он настроен серьезно и затевает нечто дурно пахнущее. Я слишком хорошо помню споры из-за флага в 20-е годы. Но это просто встреча любовников по сравнению с идеей республики… – Он умолк, слушая окончание речи Фервурда:

– Заверяю вас, что отныне мы всеми силами и со всей страстью будем осуществлять идеал республики.

Когда премьер-министр закончил говорить, Шаса пересек комнату и выключил радио; потом повернулся, сунув руки в карманы, сутулясь, и посмотрел в лицо собравшимся. Все были потрясены и подавлены. Сто пятьдесят лет эта земля была английской, и сознание этого служило источником огромной гордости и ощущения полной безопасности. Но теперь все менялось, и они испугались. Даже Шаса испытывал неуверенность и чувство потери.

– Он не серьезно. Еще одна его подачка Volk’у. Эти африкандеры вечно болтают о республике, – с надеждой сказала Сантэн, но Блэйн покачал головой.

– Мы еще недостаточно знаем этого человека. Знаем только, что он писал, когда издавал «Ди Трансваалер», и с какой энергией, решимостью и одержимостью проводил сегрегацию нашего общества. Но одно нам о нем известно: все, что он говорит, он воспринимает серьезно и никому не позволит встать у него на пути. – Он взял Сантэн за руку. – Нет, сердце мое. Ты ошибаешься. Это не пустая трескотня.