— Если кому-то из вас, яйцеголовых, не спится, то этого не скажешь о нас, певцах. Заткнитесь!

Впервые за время путешествий Горы Албан сообщество академиков не объединилось, перебравшись под защиту верхнего замка, — они, очевидно, даже и не сознавали, что их училище снова движется.

— А где две десятки кадетов? — спросила Джейм.

— Все в верхнем замке, кроме, конечно, Шип, — ответила Кирен, все еще глядя наверх, нахмурив свои тонкие темные брови. Ее Дом оказывал покровительство Горе Албан; безопасность ученых — личная ответственность ее, наследника Ярана.

— В таком случае… — Зола смотрела на нее, — лучше нам определить… наше местонахождение.

В отсутствие главной лестницы пришлось воспользоваться другой, более старой, крутой спиралью штопора пьяно спускавшейся в узкую шахту, туда, где должны были быть второстепенные залы Башти. Деревянные ступени сменились закопченным камнем. Колодец открылся. Теперь люди шли по стенной лестнице, огибающей круглые покои футов сорока в поперечине; на полу чернели обугленные пеньки. Гора Албан служила тут крышей и была видна насквозь — хаос досок и призрачных туманных балок.

На дне каменного мешка было немало дерева — колоды, скамьи, щетки, неряшливо сваленные громадной кучей, озаренной красноватым светом, проникающим из узких отверстий наверху. Джейм задержалась, всматриваясь. Облачный потолок опять опустился, до туч можно было бы дотянуться рукой, высунувшись из окон третьего этажа. Садящееся солнце воспламенило предвестья, окрасив их ярко-алым на западе, над укрытыми горами, и темным, кроваво-рубиновым на востоке, в преддверье подступающей ночи. Ветви деревьев на том берегу Серебряной покрывала снежная корка. Как далеко на север затянул их туман? И на черном склоне нет никаких признаков ни Рестомира, ни развалин напротив Тагмета.

— Это, — Зола глядела через плечо Джейм, — не сулит… ничего хорошего.

— Что? — Кирен неосознанно говорила тише. — Ты думаешь, что знаешь, где мы, да?.. И… Что это?

«Дзинь! — будто колокольчик брякнул. — Дзинь, дзинь, — неслось слева, приближаясь, но не показываясь на глаза. — Дзинь, дзинь, дзинь», — направо, на север, потом на восток, огибая внешнюю стену.

Они пошли следом за звоном, выйдя к распахнутым дверям второго этажа. К подножию лестницы примыкал вымощенный дворик с открытой ямой колодца по центру. Большинство окружающих зданий, как и башня замка, несли на себе следы огня, дождя и долгого запустения. Сарай слева почти разрушился, крыша провалилась, сквозь развалины пробивались выросшие деревья. Стену позади оплели лозы дикого винограда. На обветренном камне проглядывали слабые, полустертые линии — ряды овалов с тремя, меньшими, окружностями внутри, — множество выпученных глаз и кричащих ртов.

— Киторн, — сказала Зола.

Тут и Джейм узнала. Не потому, что когда-либо уже видела это грустное место, нет, но ее друг-кендар Марк так подробно описывал дом своего детства — бывший домом до тех пор, пока мерикиты не перерезали всех его обитателей восемьдесят лет назад. Бойня и месть за нее Марка закрыли с тех пор эти холмы для Кенцирата, и лишь мальчишки пробираются к руинам на поиски останков гарнизона. Прошлой зимой здесь с той же целью был и ее брат и нечаянно оставил позади себя старый замок, объятый пламенем.

Мурашки пробежали по коже Джейм. С этих вот стен Тори лицом к лицу видел Сгоревшего Человека.

Она попятилась. Через восточные ворота на двор вышли семь фигур, одна за другой. Четверо из них не были Сожженными Однажды, чего в первый момент испугалась девушка, — это были старейшины мерикитов, вымазанные белым пеплом. Каждый нес мешок. Сделанные из козьего вымени груди качались, свисая до пояса.

«Дзинь, — звякали привязанные к лодыжкам бубенцы. — Дзинь, дзинь!»

Между ними двигались еще трое, возможно даже еще более странные: невероятно раздутая пародия на женщину с жестким мужским лицом, обрамленным соломенным париком; мокрый (с него капало) юноша, увитый гирляндами сорняков; и жутко волосатый мужчина с черными птичьими перьями, воткнутыми в каждый спутанный колтун.

Процессия торжественной рысцой обходила двор (с востока на запад, как плывет по небу солнце), — «дзинь, дзинь, дзинь».

— Первое приближение — внешний круг, — тихо сказала Зола, — затем круг по внутреннему двору, создающий священное пространство. Начинается летний обряд.

— И мы, — прошептала Кирен, — внутри круга.

Шаман впереди и «женщина» остановились в восточном углу площади, определенном их «прогулкой». Второй старейшина вместе с «оперенным» мужчиной задержались на юге; третий, с мокрым мальчиком, — на западе; четвертый в одиночестве остался на севере. Пока трое терпеливо ждали, сидя на корточках по углам, четверо вымазанных золой старейшин опустошили свои мешки, вынув из них, соответственно, глину, ивовые прутья, ведро и растопку (в ней оказалось нечто напоминающее корявый черный череп). Одинокий шаман принялся раскладывать лучины вокруг головешки, глухо выводя что-то хриплым от старости голосом.

Джейм узнала мелодию. Четыре дня назад, к северу от Фалькира, она слышала, как запачканный углем мерикит напевает ее, лежа у костра Кануна Лета. А кости Сгоревшего Человека, подобранной девушкой на том месте, в кармане больше нет. А где… ах да. Она забыла потребовать ее обратно у Индекса.

Индекс, спустившийся сюда раньше всех. Милостивые Трое, где же он?

Из-за развалин появились еще мерикиты — добрая дюжина, все полуголые, как их старейшины, все в замысловатых татуировках. Последним с очевидной неохотой вышел нервный молодой человек в зеленом домотканом балахоне, мрачно несущий венец из плюща.

Киндри издал невнятный звук, словно задохнулся. Совсем рядом с ними стоял гигант — юный мерикит, облаченный лишь в алые подштанники. Его длинные рыжие, как у лисицы, волосы слева были собраны в десяток или даже больше косиц, мощные руки и грудь чернели татуировками. Он, должно быть, спустился с Горы Албан, это наверняка его босые ноги оставили те огромные отпечатки, виденные наверху Джейм. Зеленые близко посаженные глаза расширились, когда он прикоснулся к белым волосам шанира. Мерикит дернул прядь. Киндри вскрикнул, чуть не упав. Великан ухмыльнулся и ухватил локон покрепче.

— Нет, — сказала Джейм, словно приказывая большой, глупой и непредсказуемой собаке, кладя руку на локоть мерикита.

Когти ее отыскали нерв. Гигант, ойкнув, отпустил Киндри, глаза выпучились сперва недоуменно, потом налились яростью. «А ведь он, — подумала Джейм, задрав голову, — очень, очень высокий».

Что-то громыхало по лестницам Горы Албан: ящик из кладовки, разбившийся при падении. Бабочки, пойманные, быть может, сотни лет назад, изумрудные, аметистовые, золотые, бронзовые, вспархивали и тут же рассыпались в прах при первой же безумной попытке взмахнуть иссохшими крыльями. Малиновый мох, хранивший их, сыпался ливнем искорок. Сверху вполне внятно донесся издевательский смешок.

Великан-мерикит тоже расхохотался, но оскал, который он обратил к Джейм, был полон злобы. Он перебрасывал клок мха из руки в руку, лицо его багровело теми же огненными цветами. Затем он швырнул комок на груду расколотых скамеек.