этой высоты — метров триста над дорогой — хорошо просматривалась на десятки километров на восток и запад. В пещерку — скорее неглубокую нишу в скале — не задувал прохладный западный ветерок, и в то же время она была так повернута к низкому ноябрьскому солнцу, что освещалась и прогревалась почти до задней стенки. В ней было очень тепло и уютно пировать — на раскинутых ватниках и спальных мешках. Пили из кружек, ели с газет — горячую картошку в мундире, соленые огурцы, колбасу. Впервые Вадим был приглашен в «ту шайку» в качестве чуть ли не полноправного нового члена, ему это было интересно.

Олег пришел в хорошее настроение, еще пока лезли по склону. Сел и стал перебирать струны гитары, предоставив, то ли по причине своей юбилейной исключительности, то ли из-за все еще дающего себя знать радикулита, всем остальным суетиться по поводу благоустройства пещерки и «стола» — то есть брезента на земле. Попели — украинские конечно же песни и русские романсы, послушали сольные номера Казимирыча, довольно виртуозно исполнившего какие-то классические гитарные этюды. Говорили о чем угодно, но только не о делах, что было даже как-то непривычно.

Все было хорошо до какого-то момента. А с какого-то момента стало не то… Что не то? — не сразу Вадим понял и сформулировал, тем более что наружно все протекало и кончилось тихо-мирно. Допили-доели, прибрались, спустились… Но за те три-четыре часа, что высидели наверху, все же что-то произошло — нечто, отчего впервые за последние полгода Вадим усомнился в безусловной правильности и закономерности своего перехода в новый стан.

Это нечто, может быть, зазвучало с момента тоста, произнесенного Вадимом. Вадим не был ни любителем, ни мастером произносить тосты и не рвался. Яша Силкин как тамада, предоставил ему слово в бесспорном порядке, очередь дошла. И Вадим произнес показавшийся ему довольно складным и уместным тост за призвание Казимирыча, за талантливость его натуры как за редкие в наше время, да и во все времена качества.

И почти сразу почувствовал повисшее в воздухе напряжение. По меньшей мере, двое из присутствующих были его тостом недовольны. Яша Силкин принужденно засмеялся и, чокаясь, произнес:

— За нашего гениального и неповторимого! — вроде бы с дружеской иронией, но и с какой-то раздраженной интонацией. Но это было раздражением не столько против Вадима, сколько против Дьяконова, который, казалось, ничего не заметил.

А вот Вася Кокин, чокнувшись молча, посмотрел именно на Вадима — да так, что тому сразу вспомнились прежние недавние времена: это был враждебный взгляд человека из другого лагеря. И несколько позже Вася произнес тост за Казимирыча, простого и своего в доску парня, которого хоть и приняли однажды в турпоходе за папашу Васи (Кокин выглядел гораздо моложе своих тридцати лет, почти мальчишкой), но душой моложе их всех, здесь сидящих, и таким останется всегда — и тогда, когда многие всякие талантливые-гениальные будут забыты и мохом порастут. И опять посмотрел на Вадима взглядом, напомнившим ему тяжелый взгляд Эдипова из прежней «шайки»… Взглянул с какой-то мгновенной усмешкой на Вадима и Казимирыч, но ничего не сказал, а, разряжая обстановку, стал вспоминать смешные подробности того эпизода, когда некий старый «дид» спросил его, кивая на Васю: а это, мол, сынок ваш?

Несомненно, посторонний ничего бы не заметил. Но Вадим готов был поклясться, что каждый из присутствующих прекрасно все заметил — даже Разгуляев, пятый участник «мальчишника», который непрерывно требовал аккомпанемента, и распевал во все горло, и, на первый взгляд, ничем, кроме песен, разговора «за баб» и выпивки, не интересовался. В общем, «своим» в новой компании Вадим почувствовал себя не более, чем в Эдиковых застольях. Неожиданно для Светы, он спустился с горы довольно-таки мрачный. В ответ на ее расспросы он ничего связного так и не смог сказать, только произнес голословно:

— Шайка она и есть шайка. Наверное, хороших, славных, дружных шаек просто не бывает… Казимирыч думает, что окружен верными друзьями, готовыми за него в огонь и в воду, и старается ради них выглядеть попроще. А возле него, по-моему, по-настоящему никого уже нет. Они все еще думают, что они сплоченная когорта, а их ничего, кроме пьянки, не объединяет.

Он вещал, Света смотрела с испугом — она уже заметила, что некоторые странные пророчества мужа все чаще имеют обыкновение воплощаться в реальность.

Уже через неделю был званый ужин у Яши Силкина, на сей раз с женами, без Разгуляева и Кокина. И все было замечательно. Яша очень забавно изображал многоженца-бая, обремененного запутанными семейными обязанностями, — в «гарем» кроме жены Ганки вошли все присутствовавшие женщины. Бай путался в своих домочадцах, никак не мог наладить должного порядка, тем более что его гости — Олег и Вадим — это мрачные злоумышленники и ревнивцы, норовящие у него этих жен похитить. Смешно почему-то было до слез, и неприятное впечатление от «мальчишника» со всеми предчувствиями и пророчествами на какое-то время подзабылось.

4

Как бы ни были заняты, один, а то и оба выходных Света и Вадим тратили на далекие прогулки. Такой режим установился постепенно. Этого требовало здоровье Светы, да и Вадим заметил, что непрерывное сидение за столом выходит боком, — теряется сон, и голова перестает работать с прежней ясностью. Экскурсии тоже были отчасти делом — Вадим разрабатывал каждый маршрут по геологическим картам и трудам геологов, часто противоречащих друг другу, а по дороге было интересно проверить, кто прав.

Все это было связано с тем, что приходилось делать за письменным столом. Шли с геологическим молотком, фотоаппаратом, рюкзаки, по мере освобождения от продуктов заполнялись камнями. Снимали интересные структуры — тогда Свете приходилось порой залезать в самые неудобные щели и взбираться на труднодоступные скалы, чтобы служить мерой масштаба, — и просто пейзажи. Хотя просто пейзажами трудно назвать величественные горные панорамы, девственные леса, неожиданно голубые озера в хаосе скал, все это — видимое одновременно в непривычном разнообразии на десятках плоских террас и крутых склонах, в разного рода укромных уголках.

Снимать хотелось все, и бессилие фотоаппарата было очевидно. И это наглядно отображало людскую бессильную жадность усвоить, проглотить и разместить внутри себя в надлежащем порядке всю сложность и гармонию мира.

Однажды, в минуту особой усталой просветленности, после недели лихорадочной погони за очередным результатом, он явился наконец из хаоса диаграмм, стопки страниц с вычислениями. Результат был в стороне от того, чем занимались до этого Света и Вадим, он был неожиданный, противоречащий всем общепринятым взглядам, — Каракозов с Винонен очень уверенно сказали «ошибка, не может быть» и тут же потеряли интерес. Результат был прост и касался того самого, предсказанного Светой во сне землетрясения. На