– Как ты смеешь! – процедил он, отводя руку для нового удара.

– Смею, – ответил я, приставив запястный нож к артерии на внутренней стороне его бедра. – Больше, чем ты знаешь.

Я воспользовался своей реакцией на его удар как прикрытием, чтобы выронить лезвие в ладонь.

– Думаешь, я не сумею убить тебя прежде, чем ты закончишь разрез? – Слоновая Кость застыл, сведя брови и занеся кулак.

– Сумеешь, – отозвался я. – Зато я знаю теперь, что ты смертен, иначе бы не замер под моей сталью.

– Может, я просто не хочу загубить штаны. – Слоновая Кость мрачно хмыкнул и опустил руку.

Признаюсь, что меня спасало и меньшее. Но вслух я сказал:

– Так или иначе, по-моему, нам пора покончить с танцами и перейти к разговору.

И я убрал нож.

К моему облегчению, Слоновая Кость не стал меня убивать; вместо этого он помог мне подняться и направился к стулу. Забрав с него книги, он аккуратно вернул их на полки: труд Симонис отправился к прочим материалам о Деганах, а черновик в деревянной обложке отлично вписался в ряд к старинным сводам имперских философских воззрений. Пока я не увидел веер и не сложил воедино фрагменты головоломки, мне не пришло на ум, что книга «Заветы разных времен» могла быть чем-то большим, нежели мне казалось.

– Тебя ведь сопровождает кто-то из ордена? – спросил Слоновая Кость, продолжая рассматривать книжный шкаф. – Тебя наняли выследить меня, чтобы я не заметил их приближения.

– Меня не нанимали, – возразил я. – И не столько сопровождают, сколько я сам кое-кого ищу. – Слоновая Кость вопросительно оглянулся, и я добавил: – Это запутанная история.

– Но речь идет о Дегане?

– Я бы сказал, что да; он считает иначе.

– Тот, что убил Железо? – Теперь Слоновая Кость развернулся ко мне целиком.

Я замялся, не желая сболтнуть лишнее и зная, как отнесся бы Деган к обсуждению его деяний с… кем? С живой легендой? Падшим идеалом? Как он вообще относился к Слоновой Кости?

– Если кто и может посочувствовать твоему другу, то это я, – заметил Слоновая Кость. – Я завалил пятерых братьев и сестер, пока не покончил с делом. Не мне судить его поступки.

Это прозвучало здраво. И мне сдавалось, насколько я мог судить, что скоро они увидятся. Человек, стоявший передо мной, был больше всего того, на что мог рассчитывать Деган в поисках сведений о законах и задачах своего ордена.

– Бронзовый Деган, – ответил я.

Глаза Слоновой Кости на миг расширились; затем его лицо вновь стало бесстрастным. Он отвернулся к книжной полке.

– Полагаю, у него имелись причины.

– Не мне распространяться о них.

– Это верно. Тебе повезло. – Слоновая Кость вытянул кодекс, стоявший выше, чем я сумел бы достать без лесенки или библиотечного стула, и начал рассеянно листать. Я внимал сухому хрусту пергамента и шороху пальцев. – И зачем я ему понадобился?

– Повторюсь.

– Но это же как-то связано с его убийством Железа и уходом из ордена?

Вместо ответа я неторопливо дошел до стула и посмотрел на длинный меч Слоновой Кости. Вещь была незатейливая, невзирая на все изящество чеканной крестовины: суживающийся обоюдоострый клинок для одной или обеих рук – настолько же грациозный в применении, как мой собственный, но из более ранней эпохи. Оружие скорее для поля боя, нежели уличное.

Я потянулся, желая провести пальцем по лепесткам тюльпана.

– Не трогай, – произнес Слоновая Кость, не оборачиваясь.

Я убрал руку, обогнул стул и взялся за спинку.

– Как может Деган превратиться в чиновника?

– Лучше спроси, как может чиновник стать Деганом, – пожал он плечами. – Меня с малых лет учили владеть пером и мечом, а также массе других вещей. Я занимался ими попеременно в разные периоды жизни.

– Да уж, времени было вдоволь, – откликнулся я. – Напомни-ка мне еще раз, как такое возможно?

Слоновая Кость медленно выдохнул. Он больше смотрел на открытую страницу, чем на меня.

– Ты спрашивал, почему император не пошел моей стезей, – произнес он. – Ответ простой: не мог. Когда Дорминикос искал себе бессмертия, реинкарнация была лучшим, что могли предложить его Эталоны. Но это не означало, что они перестали изучать магию и душу; они не оставили попыток раздвинуть границы того, что вы зовете имперской магией. Чуть больше двух веков тому назад паре из них удалось найти способ… не скажу, что обрести бессмертие, – скорее, затруднить умирание.

– И он подразумевает лишение человека души?

– Он подразумевает многое, и большую часть его божественность, император, решил не делать не то из-за веры, не то убоявшись. Если даже не вникать в теологию, то никто не знал, как отразится подобная магия на человеке с уже поврежденной душой, а тем паче на том, кто уже неоднократно перерождался. Он посчитал риск слишком большим после того, что уже учинил над собой во имя вечного правления.

– Но ты рискнул.

– В конечном счете – да.

– Зачем?

– По той причине, что тогда поклялся служить ему своей жизнью и душой. В то время это казалось мне простым выбором.

Жизнью и душой: знакомое выражение. Я почувствовал, как расширились мои глаза.

– Белый Кушак? – встрепенулся я. – Ты хочешь сказать, что был Кушаком?

– Что? – Искренне потрясенный, Слоновая Кость вскинул голову. – Нет! Конечно же нет!

– Ладно, – сказал я, снова опершись о стул. – Потому что если…

– Я был не Кушаком, – надменно продолжил Слоновая Кость. – Я был Эталоном.

Через час я покинул дом Слоновой Кости и снова очутился во тьме падишахского подворья.

Над головой сиял тонкий лунный серп. Мерещилось, что должно быть позднее, что скоро восход и окружающий мир должен был как-то перемениться с тех пор, как я переступил порог и пошатнулся мир внутренний. В очередной раз.

Это паскудство пустило корни.

Я углубился в тени на излете дорожки и подождал, пока проснется ночное зрение. Когда мир окрасился янтарем, я погладил тыльной стороной кисти сложенный лист бумаги, который был спрятан в другом рукаве. Отныне мне были не страшны смертоносные стражи: бумага была моей индульгенцией, а также пропуском в парк, туда и обратно.

Слоновая Кость согласился встретиться с Деганом. Добиться этого было трудно: Слоновая Кость веками чурался бывших сестер и братьев и не был расположен к исключениям из правила. Он так и не поведал мне свою версию причин, по которым покинул орден, но был не настолько скромен, едва речь зашла об основании самого ордена. Когда я объяснил ему, чего хотел Деган и почему я чувствовал себя обязанным ему помочь, бывший Деган значительно смягчился. Он заявил, что знает, каково уходить с руками, обагренными братской кровью, а также помнит свои чувства, сопряженные с нарушением данного слова.