Крылья несли птицу все дальше и дальше. Внизу простиралась едва ли не спокойнейшая картина из всех, какие видел в своей жизни мудрый ворон. Засыпающее время… Осень брала свое, не оставляя места теплу, сухости и яркому солнечному свету. Карх сравнивал природу с диким лесным медведем: она вроде бы тоже залегала в глубокую спячку. Много красивого и хорошего дарила осень простым смертным. Людям – щедрые урожаи, а миру – свою багрово-желтую лиственную накидку… Это чуть позже, седмицы через три, последние листья опадут, останутся лишь голые ветви, замерзающие от холодов и мокнущие под дождями.

Ворон летел вперед, предаваясь любимому занятию – разглядывая земли внизу. Все обитатели этих просторов сгинули куда-то, словно тряпичные куклы, закончившие свое представление на сцене и убранные в темный сундук. Пустота. Ничего и никого… нет.

Что-то вдруг промелькнуло там, далеко внизу, – крылатый посланец даже каркнул от неожиданности. Это «что-то» совершенно точно выбивалось за грани покоя и уюта.

Крылья сами понесли любопытную птицу обратно, и Карх начал спускаться вниз. Что за место! Брр! Эти края насквозь провоняли тленом! Древние топи, в трясины которых впиталось столько крови, что ни одному бранному полю с ними не тягаться. Сперва древний вампир Эррахия, злобный и неусыпный, бесчинствовал на этих землях, а после здесь произошла ужаснейшая битва из всех, что ворон помнил. Кровавые топи… Топи, дышащие туманом и торфяниками, трясины, заманивающие неосторожных путников, злобные существа, прячущиеся в этих израненных лесах. От гиблых болот стоило бы держаться подальше, но на сей раз любопытство пересилило знаменитое благоразумие Кеннарков.

Каково же было удивление крылатого странника, когда он увидел (и услышал тоже) огромную армию, шагающую на север.

Карх присел на ветку черного, полностью лишенного листьев вяза – когти вонзились в кору, которая тут же зазмеилась, отламываемая, – даже деревья здесь гнили заживо, словно обреченные на гибель чумные и прокаженные люди.

Пелену туманных болот разрывала цепь войска. По старой разбитой дороге, пролегающей меж трясин, ровными шеренгами маршировали воины. Пластинчатые латы, надетые поверх багровых туник, были скованы из вороненой стали, глухие шлемы с рельефными забралами-наличьями, выполненными в виде оскаленной волчьей морды, обнажали кованые клыки и выдавали злой, фанатичный блеск глаз в прорезях.

«Люди, – догадался Карх, – определенно люди». Перед строем на красивом черном коне ехал командир, держа в руке шлем волка, дополненный темно-красным гребнем. Его туника была украшена золотистой вязью вышивки, а тяжелый плащ аккуратно и величественно спадал на круп животного. Офицер имел довольно молодое лицо, короткий нос, загорелую оливковую (должно быть, от мягкого полуденного солнца) кожу; бороды и усов не было. Шеренги легионеров неотступно следовали за ним, идеально отточенными движениями шагая вперед и грохоча коваными сапогами.

Вооружение солдат составляли метательные дротики – пилумы, в ножнах покоились короткие мечи – судя по форме гарды, гладиусы. Пехотинцы неведомой армии несли большие башенные щиты, с которых на окружающий мир скалился геральдический черный волк. Где-то Карху уже доводилось видеть подобный символ и эти доспехи, вот только он никак не мог вспомнить, где именно. Память древнего существа подвела его впервые.

Если всмотреться в ту сторону, откуда шло неведомое войско, можно было разглядеть неясные контуры шатров и палаток – лагерь, оставленный за спиной, был полон жизни – там горели факелы и играла труба.

Ворон сидел на дереве, а проходящие мимо люди совсем не обращали на него внимания, может, и вовсе не замечали… И только сейчас Карх увидел воро́н, своих извечных врагов. Стая числом в полторы-две сотни черных птиц с громким карканьем поднялась в небо, алчущими взорами оглядывая свою будущую снедь – пока еще живых людей. Их радостные голоса твердили об одном – будет битва, причем очень-очень скоро.

Карх ненавидел воро́н. Но в поистине неизмеримую ярость его приводило то, что некоторые из человеческого рода по своей непроходимой глупости и скудоумию еще смеют путать его с ними, с «низшими» представителями его племени – презренными падальщиками, подлыми, трусливыми и двуличными созданиями. Ворона – совсем не то, что благородный ворон. И хоть корни Карха и этих тупых существ общие, путь – различен. Будучи стервятниками, способными выискивать себе пропитание лишь на местах кровавых сражений – какая мерзость! – они не заслуживают ни теплых чувств к себе, ни уважения. Другое дело – ворон. Истинный воин, добывающий еду в бою, где он сам может стать чьим-то завтраком, обедом или ужином. Но не еда – главное. Ради славы дерется ворон. Глупцы считают, что птицы – неразумные создания, которым не присущи высокие чувства. Ничтожества… они могут и дальше щериться от своего невежества. Во́рону они безразличны, но пусть не смеют путать его с воро́нами, иначе он выклюет им глаза – тем, кто и так слеп, глаза без надобности.

Карх знал, что, если черная стая сейчас заметит его, будет драка, и в исходе ее сомневаться не приходилось – его разорвут в клочья. И пусть размах его крыльев втрое превышал каждого из врагов, пусть его когти сильны, а клюв способен пробить металл – их здесь собралось столько, что он ничего не успеет сделать. Сейчас ему нельзя погибать – ведь он еще не донес Ринту воду Жизни и Смерти, не выполнил поручения.

Ворон решил пока не высовываться и еще немного понаблюдать. Он вгляделся в даль и увидел, что колонна неизвестного войска спешно перестраивается в боевой порядок. С севера к ней приближался враг. Там, где белесыми волнами поднимался болотный туман, показались ряды другой армии. Это были Про́клятые, истинные хозяева топей. Ворон не испытывал страха перед мертвецами, потому что видел их довольно часто в стране Смерти, а печально известный легион вызывал у него лишь жалость – ведь только ее достойны те, у кого душа является пленником чьих-то корыстных помыслов…

И тут Карх увидел его – живого человека среди мертвых рядов, который вдруг заставил отчего-то вздрогнуть его, воронову, душу. Незнакомец оказался обладателем узкого и очень бледного лица, перечеркнутого двумя алыми нарисованными полосами, точно грим арлекина, неприятной болезненной усмешки на тонких губах и серых, извечно прищуренных глаз. Человек был облачен в черную мантию с капюшоном и широкими рукавами. Его нечесаные волосы цвета старой дубовой коры неопрятно торчали во все стороны.

– Круук! Круук! – негромко прокаркал крылатый странник, незаметно перелетев поближе, на дерево, что скрюченными ветвями нависало над ржавыми шлемами Про́клятых.

У незнакомца почему-то вдруг защемило сердце…

* * *

Некромант Магнус Сероглаз пробирался через плотные ряды неживых воинов, подгоняемый хриплым вороновым карканьем. Птица сидела на ветке одного из усохших вязов и идеально дополняла окружающую картину мрачности и уныния. Сероглазу казалось, что кругом застыли вовсе не легионеры, а потрескавшиеся от старости стволы вековечных деревьев. Сухие и помертвевшие, они тянули к нему свои ветви, нависая со всех сторон и давя, как стены зачарованного лабиринта. Странно, но ряды ранее беспрекословно исполнявших приказы солдат вовсе не желали расступаться, не бросались в стороны, чтобы пропустить его, повелителя и кукловода. Легионеры не склонялись в поклоне, не падали ниц – они просто стояли, а худые, ужасно бледные руки некроманта были уже в пыли веков и бурой ржавчине, покрывавшей их доспехи.