— На меня, — сказал Диксон.

— На тебя, — подтвердил Винс. — Ты ведь должен был ему доверять. Ты должен был верить ему на слово. А ты отстранил его от расследования. И вот тогда все пошло наперекосяк. Значит, это твоя вина. Вот и все дела.

Диксон посмотрел на него.

— Как у тебя все это помещается в голове?

— Все это и пуля в придачу, — добавил Мендес.

— Фрэнк не был чудовищем, — сказал Винс. — Он был очень раним и не устоял под напором. Все легко и просто. И спорю, что смогу это доказать, — добавил он, вставая. — Куда ты отослал тело миссис Фарман?

Тела обоих Фарманов отвезли в морг Оррисона. Винс мог поспорить, что в комнате для бальзамирования не было более странной парочки.

Тело Шэрон Фарман было открыто, и Винс не мигая смотрел на насилие, которое было совершено над ней до и после смерти.

— Мне нужно посмотреть только на резаные раны, — сказал Винс. — На размещение ран, длину, глубину, на то, как выглядят края.

Он принес с собой полароидные снимки со вскрытия тела Лизы Уорвик, рисунок с ранами Лизы Уорвик, а еще тот, на котором он зафиксировал раны на теле Карли Викерс. Каждая отметина была нанесена тщательно и с соблюдением масштаба.

Теперь на очередной силуэт он нанес раны Шэрон Фарман. Когда он закончил, то разложил все на чистом стальном столе для бальзамирования — листок к листку.

Все молчали, изучая рисунки: две одинаковые метки, одна небрежная загогулина. Резаные раны Шэрон Фарман различались по длине и глубине. Их расположение не совпадало с другими телами. Эти раны были нанесены в случайном порядке, а не из каких-то соображений.

— Фрэнк Фарман этих женщин не убивал, — сказал Винс. — Раны на Уорвик и Викерс что-то значат для преступника. Он наносит их так, как задумал. А Шэрон Фарман просто порезали.

Мендес продолжил изучать рисунки, видя нечто большее в том, на что Винс смотрел многие часы. Он искал какой-нибудь смысл в расположении ран, в длине и глубине порезов. Они что-то значили для убийцы, но он пока не мог сказать что именно.

Мендес позаимствовал у босса ручку и попытался связать раны между собой. Сначала на рисунке Лизы Уорвик, потом на Карли Викерс.

Пришлось призвать на помощь воображение, но рисунок был очевиден: длинные ноги, длинная шея, длинная голова… и два крыла.

— Это птица, — сказал Диксон.

Ужас откровения пронзил Винса, словно молния, но он позволил Мендесу высказать его.

— Это журавль.

Питер Крейн.[32]

— Доктор Крейн, — сказала Энн, удивленная его приходом, но не слишком сильно. Ведь она только что думала о нем. Она провела с ним вечер. Не было ничего странного в том, что он оказался у ее двери, решила она.

Он стеснительно улыбнулся.

— Энн, простите, что пришлось вас побеспокоить.

— О, никаких проблем.

Мать учила ее приветствовать гостей, быть вежливой. Поэтому она отступила с прохода и позволила ему войти. А почему нет? Ведь сегодня вечером он был ее героем.

— Могу я предложить вам выпить? — Хозяйка до кончиков ногтей. В этом Энн старалась не уступать своей матери.

— Нет, благодарю, — сказал он. — Не хочу доставлять вам беспокойств за один вечер больше, чем уже доставил. Какой у вас чудесный дом. Это без ремонта?

Очаровательный, обезоруживающий. Половина женщин в городе убили бы ради того, чтобы он оказался у них в коридоре.

— Тысяча девятьсот третьего года, — сказана она. — Но после косметического ремонта, конечно.

— Однако вам удалось сохранить архитектуру, — заметил он, оглядываясь, впитывая окружающую атмосферу… и проверяя, одна ли она.

— Чем я могу помочь вам, доктор Крейн?

И снова самоуничижительная улыбка. Просто Том Селлек без усов.

— Это несколько необычно, но я по поводу подарка, который преподнес вам Томми.

— Да? — По поводу цепочки, которую она сунула в карман брюк, прежде чем открыть дверь. По поводу цепочки, которая полагалась только женщинам, окончившим программу Томасовского центра.

Питер Крейн был последним, кто видел Карли Викерс перед ее исчезновением.

«Но вы же не считаете, что он причастен, — говорила она Винсу. — Он прекрасный человек».

— Вы его, случайно, еще не открывали?

Что-то было не так. Энн никак не могла понять. Она не могла описать свои чувства, чтобы не посмеяться над собственной подозрительностью.

Не зная точно почему, она солгала:

— Нет, еще нет. А что случилось?

Крейн ступил чуть дальше в дом, продолжая разговор очень осторожно.

— Боюсь, что должен попросить вернуть его, — сказал он извинительным тоном, но у нее порукам пробежали мурашки. — Томми… не так понял…

— О нет, вам не надо ничего объяснять, — сказала Энн, и ее сердце екнуло. — Я оставила коробочку на кухне. Пойду принесу ее.

— Мне очень жаль, — произнес он, и его взгляд скользнул вправо, в гостиную, где на кожаный пуфик посреди комнаты было вывалено все содержимое ее сумочки…

— Никаких проблем.

…и маленькая коробочка с обрывками оберточной бумаги, сложенной в аккуратную кучку…

— Я сейчас принесу.

Ее сердце билось, как барабан, в груди, когда она повернулась и вышла на кухню. Она просто шагнет через качающиеся двери и пойдет дальше. Ключи от машины лежат на кухонной стойке рядом с телефоном. Она возьмет их и выйдет через заднюю дверь. Ее машина припаркована перед домом.

Но даже слыша тревожные звоночки в голове, отчасти Энн все равно допускала, что слишком бурно реагирует на все, что ее просто вывели из равновесия события этого вечера…

Она вспомнила, что Винс говорил ей о доверии таким инстинктивным порывам.

Ее шаг ускорился, когда она открыла тяжелые качающиеся двери.

В ее голове взорвалось слово: «беги».

Даже несмотря на то, что она резко отшвырнула двери, Крейн бросился через них, и они хлопнули по стене, — так стремительно он сокращал расстояние между ними.

Энн попыталась схватить ключи, рукой коснувшись их, но они упали со стойки на пол.

Питер Крейн ударил ее по руке, стараясь схватить за плечо. Энн уклонилась, уже протянув руку к задней двери, к щеколде. Она закрыла ее, чтобы защититься от преступников, а не чтобы оказаться в ловушке.

Он схватил ее за волосы и рванул к себе. Энн двинула его по ребрам локтем, и он издал глубокий гортанный звук. Она снова ударила его, высвободилась, схватила с плиты чайник, повернулась и ударила им его по голове так сильно, как могла.