Он совершил ошибку, послав на дело Лару. Теперь он горько сожалел об этом. Лара была хорошей девушкой, но он запаниковал, не обдумал все как следует и не дал ей времени, чтобы составить план. Лара любила Таймона и могла наделать глупостей. Нужно было поручить это кому-нибудь другому.

За все пять лет, благодаря тщательно продуманным планам, строгой дисциплине и неукоснительному следованию указаниям Господа, никто из Апостолов не совершил ни единого промаха. За последние сорок восемь часов погибли двое.

Хэралд снова закрыл лицо руками и прочитал стих из семьдесят второго псалма.

— Когда кипело сердце мое, и терзалась внутренность моя, тогда я был невежда и не разумел; как скот был я пред Тобою.

Снаружи послышались удары деревянного молота. Сначала негромкие и размеренные, затем темп, как обычно, стал нарастать. Гулкие звуки отражались от каменных плит двора и монастырских стен.

Стук становился все громче.

Казалось, удары раздаются прямо у него в голове.

Хорошо, хорошо. Я иду. Я приду к заутрене.

Еще громче.

Дверь кельи распахнулась. Хэралд поднял голову, пораженный бесцеремонностью, и прямо в глаза ему ударил ослепительный белый свет. В ту же секунду он услышал странное шипение, почувствовал резкий неприятный запах — как будто испорченные духи — и его окутало вонючее едкое облако.

В глаза словно плеснули кислотой. Он закричал от боли и прижал руки к лицу. Горло и легкие горели, как будто он вдыхал не воздух, а огонь.

Хэралд попытался призвать на помощь свою армейскую подготовку. Сохранять спокойствие. Не поддаваться панике. Обдумать ситуацию, потом действовать. Но он задыхался. Его глотка, ноздри, легкие были охвачены пламенем. Глаза невыносимо жгло, он ничего не видел, только этот нестерпимый свет. Что это? Что происходит?

Он споткнулся, упал, перевернул стол. Что-то грохнуло рядом, должно быть ноутбук. Инстинктивно он откатился в сторону, защищая голову руками. Меняй положение. Будь движущейся целью. Ударился обо что-то твердое — ножка кровати. Потом наткнулся на стену. Скорчился от боли, закашлялся, отчаянно пытаясь сделать хоть глоток воздуха.

Какие-то голоса снаружи. Незнакомые голоса. Торопливые шаги. Вообще целое море непривычных звуков. Стук прекратился. Послышался чей-то сердитый крик — кажется, отец Янни.

Он кое-как сел и попытался открыть распухшие, слезящиеся глаза. Зрение все еще отказывалось служить ему, он разглядел лишь смутные очертания человеческой фигуры.

Кашель стал легче; едкий запах понемногу рассеялся. Он втянул в себя воздух, но снова задохнулся.

— Кто… кто вы? — просипел он. Горло раздирала боль.

— Где дети, ублюдок? — спросил слегка приглушенный мужской голос с американским акцентом.

Гэтвард хотел ответить, но задохнулся от нового приступа кашля. В глаза по-прежнему бил яркий свет, и боль была невероятной. Он попытался прикрыть их рукой.

— РУКИ НА ГОЛОВУ, СУКИН СЫН! ОДНУ ПОВЕРХ ДРУГОЙ!

Он повиновался. Кто этот человек? Что ему надо? Но горло, глаза, легкие болели так мучительно, что ему было почти все равно. Лишь бы все это прекратилось. В эту минуту он был готов даже умереть.

— ГДЕ ДЕТИ, я спрашиваю!

— Какие дети? — прохрипел Гэтвард.

— Хочешь по-хорошему? Или, может, ты хочешь, чтобы все было по-плохому, кусок дерьма? Я могу устроить. С большим удовольствием. Я тебя спрашиваю, где дети?

Гэтвард покачал головой. Кто-то схватил его руки и заломил их за спину. Он дернулся и постарался вывернуться, но опять скорчился от кашля.

— Каа…кие… дет…ти… — выдохнул он.

Что-то металлическое коснулось запястья. Потом второго. Наручники.

— Кхх… кххто… вы?..

— Специальный агент Норберт, ФБР. А также представители греческой полиции и Вооруженных сил США.

Воздух в келье постепенно очистился. Высокий мужчина снял противогаз, достал из внутреннего кармана удостоверение и показал его Гэтварду, который не мог различить не только буквы, но даже и сам предмет.

Специальный агент Норберт, в камуфляже, бронежилете и балаклаве, с пистолетом-пулеметом «узи» под мышкой, торжественно произнес:

— Полковник Хэралд Эдгар Гэтвард, вы арестованы по обвинению в умышленном убийстве и похищении людей. У вас есть право хранить молчание. Сегодня вечером вы возвращаетесь с нами в Соединенные Штаты. В этот самый момент греческие власти готовят документы на вашу экстрадицию. Они не желают, чтобы такие, как вы, отравляли воздух их страны.

— Я спас их монастырь. Сохранил его, — мрачно сказал Гэтвард. Ему стало немного легче.

— Сохранили монастырь? Это забавно. Для кого же вы его сохранили?

Гэтвард промолчал.

— Для детей? Вы сохранили его, чтобы прятать тут детей? — спросил Норберт.

— Да каких детей?

Специальный агент Норберт немного забеспокоился.

— Доктор и миссис Клаэссон, мне очень жаль, — сказал инспектор Пелхэм. — Я так надеялся принести вам хорошие новости. Это… огромное разочарование, я знаю. Для нас тоже.

Было утро понедельника. Как обычно, в кабинете присутствовали сержант Хамболт и Рената Хэррисон. Пелхэм выглядел совершенно опустошенным. Как и все остальные.

Джон и Наоми потрясенно молчали.

— Вы хотите сказать, что наших детей похитили не Апостолы? — выдавил Джон.

— База Апостолов третьего тысячелетия была взята приступом сегодня на рассвете. В штурме участвовали греческая полиция, военно-морской флот Греции, подразделение «Морские котики» и Особая воздушная служба. Час назад я разговаривал по телефону с агентом Норбертом. Он сказал, что они на сто процентов уверены, что захватили главаря секты и большую часть — если не всех — ее членов. Сейчас они в Греции, ожидают, пока власти подготовят бумаги на экстрадицию.

— Но Люка и Фиби там не было? — спросила Наоми.

— Боюсь, что нет.

Она закрыла лицо руками:

— Они мертвы, да? Они убили их.

Повисла долгая напряженная тишина.

— Не обязательно, — сказал Хамболт. — Понимаете…

— НЕ ОБЯЗАТЕЛЬНО? — крикнула Наоми. — Это все, что вы можете сказать? Не обязательно?

Хамболт поднял руку:

— У нас нет оснований думать, что они подверглись физическому насилию.

— Да? Вот как? Их увезли из дома посреди ночи, два человека мертвы, а у вас нет оснований думать, что они подверглись физическому насилию? Вы с какой планеты, сержант Хамболт?

Джон положил руку ей на плечо:

— Милая, давай дослушаем до конца.