– Уэс, прекрати, – я придаю своему голосу столько авторитета, сколько могу.

– Почему?

– Пожалуйста. Не смотри. Пожалуйста.

Второе «пожалуйста» застает его врасплох, и он колеблется, пытаясь прочесть то, что скрывается за моим выражением лица.

– Что происходит? – спрашивает Элос, не обращая внимания на мое предупреждение, как Уэслин. Он проходит прямо в тронный зал. И останавливается.

Теперь Уэс больше не может сдерживаться. Явно встревоженный, он подходит ко мне и сталкивается с тем, от чего я так отчаянно хочу его оградить.

Зал пуст, если не считать пары посеребренных тронов, установленных на возвышении в дальнем конце.

Голова короля Жерара установлена на столбе между ними.

Уэс пристально смотрит. Он смотрит так долго, что у меня возникает искушение силой отвернуть его лицо. Но я боюсь прикасаться к нему. И из-за того, что он не отводит взгляд, я тоже чувствую себя обязанной посмотреть правде в глаза. Коричнево-серебряные волны, венчающие голову короля Жерара. Загорелые щеки, когда-то румяные от жизни, теперь тусклые и бледные. Хрустальные глаза, смотрящие в никуда.

Губы слегка приоткрыты, как будто из них все еще исходит дыхание.

Астра проскальзывает в холл и прижимается к ноге Уэслина.

Я не понимаю. Не вижу в этом смысла: как судьба может быть такой жестокой, как раз когда мое измученное сердце начало исцеляться. Король Жерар всегда был добр ко мне. Он предложил Элосу и мне защиту, даже после смерти своей жены, и относился ко мне как к важному человеку, а не как к предвестнику гибели. Более того, у него были все возможности использовать власть, дарованную ему королевской кровью, но он не воспользовался этим. Он был хорошим королем.

«Иди спокойно, сынок». Эти слова эхом отдаются в моей голове, снова и снова, словно коса, прорезающая поле скорби. Последнее благословение отца, которому суждено было умереть.

Я не могу не задаться вопросом, не так ли выглядела моя мать, когда ее первый муж пронзил ее голову на стене своего замка. В каком-то смысле я благодарна, что не знаю этого. Нет воспоминаний, к которым можно было бы обратиться, нет зрелища, которое преследовало бы меня до конца дней, наряду со смертью отца. Но то же самое не относится к Уэсу.

Я встаю перед ним, почти идеально подхожу по росту, загораживая вид на его отца. Кажется, он меня даже не видит.

– Теперь ты можешь остановиться, – мягко говорю я. Элос идет вниз к концу коридора. Понятно, что он собирается изучить две таблички, которые были прибиты там, по одной на спинке каждого трона, но я не слежу за братом.

Челюсть Уэса стиснута с такой силой, что я боюсь, он ее сломает. Он не замечает моего присутствия, но в уголках его глаз собираются слезы.

Я подозреваю, что он хотел бы, чтобы я отвернулась, но мне не хочется поворачиваться к нему спиной. Я не хочу, чтобы он хоть на мгновение почувствовал, что он один. Поэтому вместо этого я наблюдаю за дрожащей кожей, быстро моргающими глазами, за огромными усилиями, которые он прилагает, чтобы не развалиться на части.

– Здесь.

Это Элос. Взгляд Уэса прикован к нему, так что я позволяю себе сделать то же самое. Он протягивает один из плакатов, на котором несколько строк текста нацарапаны на пергаменте большими жирными буквами:

«Король Жерар Данофер, правитель Тилиана, был признан виновным в связях с двумя оборотнями и заговоре против союзного короля.

Как оскорбление его народа и прямое нарушение условий его союза с королем Джоулом Холвортом, правителем Эрадейна, эти действия караются смертной казнью.

Пусть эта казнь послужит предупреждением всем, кто таким образом унизит себя и свое королевство».

– Я в это не верю, – шепчу я, после того как мы все прочитали сообщение.

Мой брат внимательно наблюдает за Уэсом, затем поворачивается ко мне.

– Есть еще и это.

Он поднимает второй кусок пергамента. Это записка, адресованная нам.

«Для детей Мариэллы.

Да, я знаю, кто вы такие. Мы не встретились и не расстались по-дружески, но я хотел бы это исправить. Если вы вернетесь в Роанин и увидите это, я прошу вас приехать в Ораес, чтобы мы могли лучше понять друг друга. Я бы хотел, чтобы вы мне многое рассказали, и есть многое из того, что вам следует знать. Дж. Холворт».

Я сжимаю переносицу пальцами, внезапно на меня накатывает ужасная усталость.

– Он же не серьезно.

– Что он имеет в виду, говоря «многое, что вам следует знать»? – говорит Элос.

Я качаю головой. Трудно думать о чем-то другом, кроме головы короля Жерара, установленной на столбе позади меня.

– Я предупреждал его о последствиях. – Мне вспоминаются насмешки Джоула. Осмеяние. Торжество. Я не просто приговорила брата Уэса к смерти. Я также осудила его отца.

Могу поклясться, что голова в конце коридора кричит, заглушая мой разум.

Я смотрю на Элоса, ногти впиваются в мои ладони. Два оборотня путешествуют вместе с членом королевской семьи. Мы оба стоим здесь, в этом зале.

Наверное, мы двое действительно знаменуем смерть. Может быть, мы все-таки прокляли Даноферов.

– Оставьте меня, – резко говорит Уэс таким твердым голосом, что на мгновение я вижу того принца, которым он был раньше, холодного и непреклонного. – Пожалуйста, – добавляет он, разрушая тот образ всего лишь одним словом. – Я хотел бы побыть наедине со своим отцом.

Никто из нас не спорит и не пытается утешить его, как бы это ни разрывало меня на части. Вместо этого мы оставляем Уэса с его горем, поворачиваемся, чтобы закрыть за собой двери, и как раз в этот момент он падает на колени. Раздается душераздирающий всхлип, прежде чем дверь захлопывается.

Мы не видим Уэса до утра. И почти не разговариваем друг с другом, хотя шок от смерти отчасти уменьшает разделяющую нас пропасть. Вместо этого я говорю брату, что мне нужно прилечь, и ухожу, блуждая по коридорам с украденной масляной лампой, пока не подхожу к незапертой двери, за которой стоит кровать с красным балдахином. Я не уверена, чья это комната. Без сомнения, они сочтут мое присутствие здесь вторжением в частную жизнь.

Мне все равно. Я ставлю лампу на шкаф и в несколько шагов пересекаю толстый ковер и задергиваю шторы, отгораживаясь от ночи. Затем я падаю на кровать, руки и ноги все еще болят после спасения на реке, поэтому даже не могу снять. Мой рюкзак находится где-то в замке, и его отсутствие – почти облегчение; я не уверена, где его оставила.

Непонятно, сколько проходит времени, пока я смотрю на ткань, венчающую столбики кровати. Мерцающий свет лампы отбрасывает странные тени на красное полотнище, и я отстраненно наблюдаю за их причудливым танцем. На этот раз я не прячусь ни от своих страхов, ни от своей печали. Не ругаю себя за то, что вообще их чувствую. В сгущающейся темноте чужой спальни мои конечности погружаются в мягкое, как перышко, одеяло подо мной, я встречаюсь лицом к лицу со своими эмоциями. Скорблю о смертях, свидетелем которых стала, и о потере Уэса.