Гелии. Только ведь и мужем Гелии, если в обывательском понимании, он не был. Он и в её дом вносил ту же самую ауру собственной загадочности.

Он уснул на короткий интервал времени, и только когда я нежно полизала его в шею, он очнулся и предложил, — Давай погуляем? Посмотрим на окружающие красоты и просто подышим.

За стенами фургона послышались голоса. Кто-то бродил вокруг машины и переговаривался, хотя бормотание было неясным и слов разобрать было нельзя. Рудольф быстро закрыл дверь фургона на внутренний замок и дал мне знак молчать. Я и без того замерла от страха. Сам он был спокоен. Тут же подёргали дверь снаружи, но поняв, что она закрыта, оставили попытку. Вскоре бормотание стихло, и спустя какое-то время воцарилась полная тишина. Рудольф опять же без всякого страха открыл дверь. Вокруг было безлюдье и предутренняя особая обморочная тишина полностью обесцвеченной природы. — Наверное, какие-то безобидные бродяги шныряли по полям, — сказал он. — Будь это бандиты, они попытались бы угнать машину. Но зря бы и старались. Я поставил противоугонную штучку, и машина бы не завелась.

— А что бы ты сделал с бандитами, если бы они стали ломать дверь? — спросила я с испугом, хотя бояться было уже некого.

— Ничего. Они сами бы удрали, едва я дал бы им понять, что перед ними тот, кого не возьмёшь руками, снабжёнными примитивными ножами. И даже оружие, будь оно у них, им не помогло бы.

Я сочла его слова за обычное мужское бахвальство, поскольку не знала тогда всех его возможностей. Но простила то, что сочла за похвальбу, радуясь спасению от возможного и несостоявшегося нападения. Я привела себя в пристойный вид, как сумела, оделась и вышла вслед за ним из фургона. Стало светлее, как будто облачность заключала в себе добавочное свечение. Но так казалось. Вокруг ни души, и только шорохи трав и деревьев, а вдали призрачные огни города. — Как тут страшно! — сказала я, вовсе не испытывая страха.

— Просто чудо, что нас никто не потревожил, — отозвался он. — Я давно замечаю, в какую бы безлюдную глушь не забрался человек ночью, обязательно с кем-то столкнёшься. С каким-нибудь странным ночным существом в человекообразном облике. Хорошо, если с безобидным. А ведь зачастую человек сталкивается с очень опасными существами, шныряющими под покровом тьмы. Как будто у тех есть особый навигатор, позволяющий им находить одинокого путника в полнейшем безлюдье. Хотя сама возможность такого столкновения должна стремиться к нулю. Что наводит на мысль, что мы неправильно представляем себе саму реальность вокруг, не понимаем до конца законы, по которым структурирован обитаемый мир.

— С тобой я не боюсь никого, — сказала я.

— И правильно, — поддержал он, — Я никому не дам тебя в обиду. К тому же у меня всегда с собою оружие, — он похлопал свою куртку, в которую успел облачиться. Но что там было, я не знаю. — Я никогда не доверяю Паралее, как бы обманчиво тиха она ни была.

— А я храбрая, — похвалилась я. — Я всегда хожу через заброшенный парк, гуляю по городу одна без всякого оружия и даже по лесу возле усадьбы Тон-Ата. Я люблю природу, она внушает мне доверие и дарит тишину моей душе. Мы с девчонками ходим купаться, даже втайне боясь встретить там парней. Но если всего бояться, невозможно жить.

Он улыбался, — А всё же мир опасен не только негодными людьми, которыми он, ни сказать, что нашпигован, а всё же весьма существенно разбавлен. Вот как в чистой по виду воде всегда кто-то таится, начиная от зловредного микроба и заканчивая какой-нибудь зубастой тварью. Да и сама природа может преподнести сюрприз вроде внезапного урагана или жуткого града. А то и оттуда может что-нибудь упасть, — и он указал на небо.

— С неба? — удивилась я. — Сколько живу, никогда не видела, чтобы с неба падало хоть что-то, кроме небесной воды, реже молний.

— Ты храбрый и милый белокожий лягушонок, — засмеялся он.

— Почему лягушонок? — я обиделась. — Ты всё время меня кем-то обзываешь.

— Потому что ты глазастая и трогательная, с маленькими лапками, беззащитная, но храбрая и любопытная. И я не обзываюсь. Все эти обозначения разновидность ласки, — он поднял меня, и опять я утратила свой вес в его руках.

— Можно и мне обозвать тебя? — спросила я.

— Я устал от кличек. У меня же есть имя.

— Я хочу, чтобы ты был моим избранником.

— Избранником? Ладно, уж коли ты меня избрала.

— Только учти, на всю жизнь, — сказала я.

— Так уж и на всю? — спросил он.

— Да, — подтвердила я. — Иначе, я никогда не залезла бы с тобою в этот фургон.

Какое-то время он таскал меня на руках, бродя вокруг фургона и ему вовсе не было это тяжело. Я чувствовала, обмирая от его необыкновенной силы и не понимая, где она была у него запрятана. Ведь внешне он был как все. Не совсем, но почти. Потом я сама высвободилась из его рук, жалея его за ненужную трату его же собственной физической силы.

Утро как алгоритм неотменяемой реальности

Я всматривалась в далёкий горизонт. Он набухал бледно-лиловым свечением скорого рассвета. — Хочу туда, за горизонт, — вздохнула я, — к рассвету поближе.

— Зачем? — спросил он. — Там всё то же, что и везде.

— Я не знаю, что везде. Я же никогда нигде не была. А вдруг там те самые небесные врата, за которыми и скрыт другой мир других живых существ? Добрых, более развитых, почти совершенных, не таких, как те, кто меня окружает здесь, а таких как ты.

— Таких как я больше нет. Нигде, — ответил он самоуверенно и засмеялся.

— Да, — согласилась я и повисла на нём.

— Поедешь со мною в ЦЭССЭИ, чтобы у меня остаться? Ты ни о чём уже не пожалеешь…

— А мои вещи? Платья…

— Потом и заберём. Да и к чему тебе все эти пустяки? Я тебе всё новое дам.

— Как же бабушка? Отчим…

— Ты по любому не будешь с ними жить всю жизнь, — сказал он. — Теперь ты будешь жить со мной.

— Да, — согласилась я и опять обхватила его за шею.

— До чего же лёгкие у тебя руки! Реальные крылья бабочки. Мне щекотно, — и он засмеялся, поскольку я умышленно щекотала его прекрасную сильную шею.

Вместо одной лиловой полосы небо окрасилось уже целыми их слоями. И чем больше светлело небо, тем больше возникало розовато-алых полос на нём. Полоса над горизонтом ширилась и набухала буквально кровавым светом. Облачность рассеялась, но Ихэ-Ола пока не показывалась.

— Где