Именно здесь полыхало булавинское восстание. Здесь вырезали булавинцев, а заодно реликтовое коренное население степи «сарынь» — потомков половцев и предков русских казаков, запорожцы Мазепы. Когда же бунтарское и героическое время миновало, Урюпинск стал самым крупным центром скототорговли. Пи старым степным шляхам на урюпинские бойни или дальше, на Рязань, на Москву, гнали сотни тысяч го лов полудикого степного скота.

На коже и на мясе наживали миллионы вчерашние отарщики, табунщики, шибаи, прасолы, но по казачьей традиции держались за свои хутора, за свои стан и цы, среди них — окружная Урюпинская. А в столицы ездили только служить, учиться, проворачивать сделки, лечиться или отдыхать. Но держа ложи в опере и места на биржах, превыше всего ценили два своих урюпинских театра с постоянными труппами, свою гимназию, свою больницу, верили только своим станичным четырем газетам, печатавшим корреспонденции от своих представителей в Варшаве, Париже и Гельсингфорсе, в Адлере и Архангельске.

Потому и погуляла здесь гражданская война всласть, когда красные каратели ежедневно закалывали штыками на станичном майдане до семидесяти казаков и казачек, и по ночам станичники прятали голые трупы своих близких по клуням и куреням, а наутро кровавая забава начиналась сызнова!

А затем на опустевшую, расказаченную и обезлюдевшую станицу обрушилась коллективизация. Урюпинский район — первый в стране, где была проведена сплошная коллективизация. Последние из когда-то многочисленных казачьих родов устилали своими телами дороги в ГУЛАГ, а на их место в крепкие курени были переселены «воронежские хохлы»! Именно они в 1935 году по сталинской конституции превратились в казаков. Понашили на портки ленты и стали красоваться перед молчаливыми кое-где уцелевшими хоперцами: «Мы-де нынче тоже казаки и не хуже вас». Не понимая, что казаком, как татарином или негром, могут сделать только папа с мамой... А для того чтобы казачья станичная община перестала потомков пришлого человека дразнить «кацапом» или «хохлом», нужно минимум столетие и четыре поколения живших в станицах, служивших в казачьих полках, выходивших замуж за хоперских казаков или женившихся на коренных казачках предков...

Но то ли тут земля такая, то ли многовековая привычка жить в беде и постоянно подвергаться чуть не поголовному истреблению заставили, на моей памяти в 1970 году, одного заслуженного ветерана, что когда-то немерено пролил кровушки моих дедов, сказать не то с ужасом, не то с восторгом:

— Уж чего только мы с этой казурой не делали! Живы, сволочи!

Квартировали мы с ним в номере казанской гостиницы вдвоем. Приехал он из Москвы в связи с юбилеем и причислению к лику местных коммунистических святых. Здесь он в Казани тоже сильно в гражданскую погулял. Но особенно,разомлевши после приема в местных партийных верхах, расписывал он, что творили орлы революции в моем родном Урюпинске. Особенно упирая на то, что, мол, «я вон какой маленький, а они, казачки-то, все здоровенные, с бородами — вроде тебя (ты вот примерно сильно как похож), а ничего со мной поделать не могли, как я хотел, так и вертел. Один-то на один, от меня бы и брызг не осталось, да за мной-то полк, да бронепоезд, да революционные массы!»

И так он своей сатанинской работой гордился, что не стерпел я и шепнул, в самые глаза ему глядя:

— Мы не сволочи! Мы — хоперцы! Так на том свете чертям и перескажи... Мы были, мы есть и мы будем!

Думал — революционного дедушку кондратий хватит! Он тогда, помнится, сразу и протрезвел, и речь потерял, со страху ночевать в другой номер попросился, а раненько поутру и вообще из гостиницы подался! Боялся, наверное, что я ему в районе полночи на рожу подушечку положу, да сяду сверху, да подожду, пока он ногами дрыгать перестанет. Дедушка-то старенький, коньячку перепил — вот сердчишко и не выдержало! Потому, как бы ни закалялась сталь, а и она снашивается в классовой-то беспощадной борьбе!

Так и не поумнел старичок, общаясь когда-то с хоперцами, так и не понял, что в неизбывной своей хоперской гордости и урюпинском высокомерии я потом и о словах-то своих пожалел! Еще не хватало мне, казаку, со стариком воевать, хоть бы и с убийцей моих предков! Сам сдохнет. Господь ему судья!

В одном прав старикашка. Мы — живы! И, несмот ря на то что коренных-то урюпинцев и на одну драку не осталось, дух хоперский в нас жив.

Корреспондент урюпинской газеты Витя Сивогривов шел домой с работы. Увязались за ним двое — пьянь хроническая, внуки Щукаря, потомки комбедов.

— Дай денег, дай на выпивку!

— Отстаньте, нет у меня!

— Иди дома возьми и нам вынеси. А то мы тебе дом спалим...

— Ну, погодите, я вам ужо вынесу...

Дома взял ружье, да и полыхнул в упор из двух стволов. Хотел пугнуть только, да сатана под локоть под толкнул. Отсадил одному руку по локоть. Дали четыре года! А надо бы благодарность опубликовать в газете, а не в тюрьму сажать человека, какой и за себя, и за дом свой постоять может. Не зря старики на показательном суде кричали:

— Спасибо тебе, Витюша, не сронил хоперского имени! Гордимся мы. тобою, значить!

Уж как хлопотали, не знаю, а сидел в самом Урюпинске (у нас со сталинских времен в каждой окружной станице — зона) и освободили досрочно. Работает на прежнем месте. А если бы вот так каждый мог ответить негодяям, не было быв России разгула бандитизма.

Упрямые и гордые, не случайно у хоперцев прозвище — пеньки. Работящие и выносливые, урюпинцы да же среди казаков всегда славились предприимчивостью и остроумием. Потому и красуется на центральной площади памятник урюпинской пуховой козе. Ведь уже более четырехсот лет сохраняется в наших местах уникальная порода, дающая драгоценный пух. Мало кто знает, что прославленные в песнях оренбургские пуховые платки вяжутся из пуха донских урюпинских коз. В Оренбуржье таких коз не разводят.

Коза эта обладает настоящим урюпинским характером и шкодливостью. Я убежден, что в отличие от всех иных козьих пород урюпинская происходит от обезьяны, и могу это доказать. Когда в семилетнем возрасте пришлось мне гонять по степи эти комья пуха, колючек, глины и всего, что только возможно насобирать на бока, одну козу я потерял. Изрыдавшись, сорвав голос, оставил я всякую надежду найти пропажу и повалился без сил под косо растущим столетним карагачем — степным тополем, вот тут мне на голову и посыпалось козье драже. Полдня, что я искал козу, она, не шелохнувшись, стояла надо мною, вскарабкавшись на дерево и уместив все четыре копыта на сучке размером с блюдце! И все же заслужила она памятника и надписи: «Козе-кормилице благодарные урюпинцы». По всероссийскому телевидению транслировалось открытие этого памятника, ознаменованного казачьим сходом на майдане, скачками,развеселыми танцами, песнями и застолицей.

А в Интернет урюпинцами подано сообщение, что «памятник расположен на пьедестале одного из вождей революции, поскольку от него ничего, кроме вреда, урюпинцам не было, а от козы пятую сотню лет одна польза. А коло того памятника, круглы сутки, стоить вооружьеннай казак при шашке, а на ночь от тыя козы рога откручивають и сдають на сохранению в банк, бо оны золотыя».