«Ку-ку! — подумал Дейв. — Что за попугайская казуистика! Похоже, он полный идиот. Ну и везет мне!»

— Когда-то я был острием меча, — заявил вдруг Флидис, точно подтверждая мрачные мысли Дейва. — И я был звездою в ночи, и орлом, и оленем в лесу, в совсем ином лесу, чем этот. И я побывал в твоем родном мире и даже умирал там — дважды. И я был арфой и арфистом — одновременно…

Дейв как завороженный слушал эти невероятные признания. В ночи, подсвеченной красным светом луны, странные слова Флидиса звучали как магические заклинания.

— И я знаю, — столь же напевно продолжал Флидис, — сколько существует миров, и ведома мне та небесная премудрость, которую познал Амаргин. И я видел луну, находясь в бездне морской, и я слышал, как прошлой ночью выл великий Пес! Я знаю разгадку любой из существующих загадок на свете — кроме одной. И знаю, что некий мертвец сторожит путь к тем воротам, что ведут в твой мир, Дейв Мартынюк!

И Дейв заставил себя спросить:

— А что это за загадка, ответа на которую ты не знаешь? — Вообще-то он ненавидел загадки. Господи, как он их ненавидел!

— Ах! — Флидис склонил голову набок. — Ах как много ты хочешь узнать и попробовать! Слишком спешишь, дружок. Осторожней, а то как бы язык не обжечь. Я, между прочим, и так уже немало сказал тебе — смотри не вздумай позабыть! — хотя, конечно, ваша седовласая все это знает и без меня… Бойся дикого кабана! Бойся лебедя, что качается на волнах соленого моря, выбросившего ее тело!

Чувствуя, что буквально тонет в этом море загадок, Дейв ухватился за первую же соломинку:

— Тело Лизен? — спросил он.

Флидис умолк и посмотрел на него. Листва чуть слышно зашелестела.

— Неплохо, — сказал Флидис. — Даже очень неплохо. За это можешь оставить топор при себе. Спускайся сюда: я тебя накормлю-напою.

При упоминании о еде Дейв вдруг почувствовал чудовищный голод. Чувствуя, что случайно попал в точку — хоть и понимал, что ему просто повезло, — он пошел за Флидисом по осыпающимся земляным ступеням вниз.

И вскоре перед ним открылась целая анфилада комнат с земляными стенами, которые были пронизаны переплетающимися мощными корнями деревьев. Он дважды ударился об эти корни головой, следуя за своим хозяином-коротышкой, прежде чем оказался в довольно удобной комнате, посреди которой стоял круглый стол со стульями. Комната была на удивление хорошо освещена, хотя Дейв так и не понял, откуда лился этот свет.

— Когда-то я был деревом, — сообщил ему Флидис, словно отвечая на не заданный им вопрос. — И я знаю имя самого глубокого корня земли.

— Аварлит? — осмелился высказать свою догадку Дейв.

— Не совсем, — откликнулся Флидис, — но неплохо, неплохо. — Теперь он, похоже, совсем подобрел и по-домашнему суетился у стола.

Странно, но и Дейв почувствовал себя увереннее и решил немного поднажать на гнома:

— Меня привел сюда Лорин Серебряный Плащ. Меня и еще четверых. Но я случайно был от них отделен. А Ливон и Торк должны были доставить меня в Парас-Дерваль, но по дороге… сперва был этот взрыв на горе, а потом мы попали в засаду.

Флидис как-то печально посмотрел на него и сказал обиженным тоном:

— Ну это я и так знаю! В горах еще будут землетрясения, так уж положено.

— Но они уже начались! — воскликнул Дейв, как следует глотнув из бокала, который протянул ему Флидис. И тут же повалился без сознания прямо на стол.

Флидис довольно долго с подозрением смотрел на него. Теперь он уже не казался таким добродушным и совершенно точно не производил впечатление безумца. Через некоторое время колебание воздуха возвестило о прибытии той, кого он, собственно, и ждал.

— Осторожней, — сказал он ей. — Это ведь все-таки мой дом! Один из моих домов. К тому же сегодня ты мне кое-чем обязана.

— Хорошо, я буду осторожной. — Она слегка светилась, и сияние это исходило как бы у нее изнутри. — Родилась уже?

— Как раз сейчас она появляется на свет, — ответил Флидис. — Скоро они все вернутся.

— Это хорошо. — Богиня была явно удовлетворена. — Хорошо, что я сейчас здесь. Я ведь была здесь, и когда родилась Лизен. А где тогда был ты? — Улыбка у нее была капризная, тревожащая.

— В другом месте, — признался он, точно проиграв ей очко. — Я был тогда Талиесином. В обличье лосося.[6]

— Я знаю, — молвила она. Ее присутствие настолько заполняло собой все подземелье, что казалось, сюда с небес спустилась звезда. И ему нелегко было смотреть ей в лицо.

— А как насчет той единственной загадки? — спросила она. — Хочешь узнать разгадку?

Он был очень стар и очень мудр; он и сам был наполовину Богом, но она назвала самое сокровенное его желание.

— Богиня, — сказал он, воспламеняясь, — я мечтаю об этом!

— И я тоже, — отрезала она жестко. — Если узнаешь его тайное имя, не забудь сообщить мне. И вот еще что. — При этих словах Кинуин вспыхнула таким ослепительным светом, что Флидис от ужаса и боли даже зажмурился. — Больше не смей говорить мне о том, что я что-то кому-то должна или обязана! Я никому и ничего не должна. Я обязана отдать только то, что пообещала сама. Но если я что-то пообещала, это уж никак не долг мой, а дар. Никогда не забывай об этом.

Он пал перед ней на колени. Исходивший от нее свет сводил его с ума.

— Я же прекрасно знаю, — и басовитый голос Флидиса дрогнул, — как ярко может сиять охотница в своем лесу.

Это была мольба о прощении; и она смилостивилась над ним.

— Ну хорошо, — сказала она, светясь уже не так ярко — чтобы он мог видеть ее лицо. — Теперь мне пора. А этого человека я возьму с собой. Ты правильно поступил, призвав меня: он должен еще со мной кое за что расплатиться.

— Как же он может расплатиться с тобой, Богиня? — тихо спросил Флидис, глядя на безвольно распростертое тело Дейва Мартынюка.

Кинуин с таинственным видом улыбнулась.

— Ничего, мне все равно это будет приятно. — Но прежде чем исчезнуть вместе с Дейвом, она вновь обратилась к Флидису, хотя говорила так тихо, что он с трудом мог расслышать ее слова: — И запомни, лесное существо, если я узнаю, каким именем можно призвать великого Воина, я непременно тебе скажу. Обещаю.

Потрясенный, утратив дар речи, он снова упал перед ней на колени. Именно это и было всегда самым сокровенным его желанием! Когда же он поднял голову, то увидел, что остался в подземелье один.

Их разбудил свет утра. Они, все трое, лежали на мягкой траве, а неподалеку паслись их лошади. Каким-то образом они оказались на опушке леса, откуда была видна дорога, пересекавшая равнину с востока на запад, а за дорогой — невысокие холмы и крестьянская усадьба. Птицы над головой пели так, словно отмечали рождение мира. Собственно, так и следовало считать после тех катаклизмов, которые пережил Фьонавар минувшей ночью.