гор и удостоился за это преторских знаков отличия. Затем, когда реты, вытесненные из Италии, не прекратили тем не менее тревожить Галлию, Август послал против них Тиберия. И теперь они уже оба одновременно с разных сторон осуществили вторжение в страну ретов, либо непосредственно руководя войсками, либо действуя через своих помощников; Тиберий при этом даже переплыл на кораблях через Боденское озеро. Таким образом, нанося им удары по отдельности, одних варваров они устрашили, без труда одолевая в открытых сражениях их разрозненные отряды, и привели к покорности остальных, которые из-за этого все более теряли силы и боевой дух»[1003].

Ода IV.15 завершает четвертую книгу «Од» Горация. Это стихотворение является одним из самых торжественных панегириков в честь Августа, подлинным апофеозом императора. Поэт с восторгом говорит о мирной и безмятежной жизни, торжестве закона и благочестии, всеобщем процветании и изобилии, наступившем в Римском государстве благодаря мудрому правлению Августа.

Это были последние стихотворения Горация. За оставшиеся пять лет своей жизни поэт ничего более не написал.

Произведения Горация, наряду с творениями Вергилия, начали изучать в школах уже вскоре после его смерти[1004]. Горацию подражали такие известнейшие поэты-сатирики, как Персий, Ювенал, Марциал и многие другие. Со временем появились и многочисленные научные комментарии к произведениям Горация. К сожалению, до нашего времени дошли лишь комментарии Помпония Порфириона (III век н. э.) и Псевдо-Акрона (VII век н. э.), а также более поздние комментарии Круквия.

Гораций пользовался очень большой популярностью и в древности, и в Средневековье. Благодаря этому практически все его стихотворения дошли до наших дней.

Глава четырнадцатая. «Малого роста, седой преждевременно…»

Что же все-таки за человек был Гораций? Ответить на этот вопрос нелегко. Однако из стихотворений поэта можно многое узнать о его мировоззрении, образе жизни, привычках и даже внешности.

Например, известно, что Гораций очень любил Италию и с большой охотой путешествовал по стране. В этом плане он выгодно отличался от многих богатых римлян, которые из тщеславия предпочитали отправляться в далекие заморские поездки и при этом полностью игнорировали прекрасные пейзажи и замечательные памятники своей родины. Об этом позднее очень хорошо написал Плиний Младший: «Мы имеем обыкновение отправляться в путешествия и переплывать моря, желая с чем-нибудь познакомиться, и не обращаем внимания на то, что находится у нас перед глазами. Так ли уж устроено природой, что мы не интересуемся близким и гонимся за далеким; слабеет ли всякое желание, если удовлетворить его легко; откладываем ли мы посещение того, что можно всегда увидеть, в расчете, что мы часто можем это видеть, — но, как бы то ни было, мы многого не знаем в нашем городе и его окрестностях не только по собственному впечатлению, но и по рассказам. Будь это в Ахайе, в Египте, в Азии или в какой-нибудь другой стране, богатой диковинками и прокричавшей о них, мы об этом слушали бы, читали и все бы переглядели»[1005].

Для путешествий и перевозки багажа римляне пользовались повозками различных типов (двух- и четырехколесными), иногда весьма роскошными, в которые запрягали ослов, лошадей или мулов. Часто богачи из тщеславия брали с собой в дорогу многочисленных рабов, которые должны были обслуживать и охранять своих хозяев в пути, поскольку дороги были небезопасны, а также значительное количество ненужных, в общем-то, вещей. Сенека совершенно справедливо высмеивал подобных «путешественников»: «Все путешествуют так, чтобы впереди них мчалась нумидийская конница и двигался отряд скороходов; стыдно, если никто не будет сгонять встречных прочь с дороги, если столб пыли не будет оповещать всех, что едет порядочный человек. У всех есть мулы, чтобы возить сосуды из хрусталя и мурры и чаши чеканки знаменитых мастеров; стыдно, если кому-нибудь покажется, что вся твоя поклажа не боится тряски. Всех мальчишек (рабов. — М. Б.) везут, вымазав им лица, чтобы нежная кожа не пострадала от солнца или стужи; стыдно, если во всей их толпе будет хоть один без мази на здоровом лице»[1006].

Гораций же предпочитал путешествовать налегке и нисколько не стыдился этого:

…Я не взвалил на себя непривычное бремя,

Ибо тогда б мне пришлось, неустанно гонясь за наживой,

Льстить одному и другому, возить одного и другого

Вместе с собою в деревню, — не ездить же мне в одиночку! —

Множество слуг и коней содержать на лугах травянистых,

Чтобы в колясках своих разъезжать. А нынче могу я

Даже и в самый Тарент отправляться на муле кургузом,

Коему спину натер чемодан мой, а всадник — лопатки, —

Не упрекнут меня в скупости: я ведь не претор, не Тиллий,

Едущий вскачь по Тибурской дороге, и пятеро следом

Юных рабов — у иного кувшин, у иного урыльник[1007].

Куда же ездил Гораций? Среди городов, которые он любил посещать на отдыхе, поэт особо выделяет Тибур, Пренесту и Байи:

Я ваш, Камены, ваш, поднимусь ли я

К сабинам в горы, или пленит меня

                Пренесты холод, влажный Тибур

                                Или потоки в прозрачных Байях[1008].

Гораций бывал, естественно, и во многих других италийских областях и городах, например, в Таренте. Достаточно сказать, что в его стихотворениях упоминается больше сотни географических названий, относящихся только к Италии.

Тибур (современный Тиволи) — небольшой городок, расположенный на западном склоне Сабинских гор, к северо-востоку от Рима. Его окружали восхитительные сады и рощи, в которых щебетали птицы и журчали ручьи, а поблизости низвергались со скал живописные водопады реки Анио. В то время здесь было модно иметь дом или виллу, поскольку это место облюбовали римские богачи, в том числе и Меценат[1009]. Возможно, именно поэтому Гораций позднее приобрел домик близ Тибура, где часто останавливался на отдых, следуя из Рима в сабинское поместье. По словам Светония, «жил он, главным образом, в уединении, в своей сабинской или тибуртинской деревне: дом его до сих пор показывают около тибуртинской рощи»[1010]. В своем тибурском домике поэт порой «слагал скромно трудные песни» и так писал о себе:

Но в тибурской глуши стоит

                Шум лесов, и ручьи плещут и шепчутся.

Он опишет в стихах их шум

                И надолго в веках этим прославится[1011].

Действительно,